— Этот Филипп мне определенно не нравится! Не люблю я его! Ты уж извини, если я затрону твои родственные чувства к будущему деверю, но мне противно слушать, как порабощенный хулит своих освободителей.

— Что делать, Витторио! Убеждения! Справедливость требует, чтобы мы уважали любые убеждения, не правда ли?

— Справедливость?.. Удивительный вы, французы, народ! О какой справедливости тут может идти речь! Этот болван, наверное, воображает, что, если Россия потерпит поражение, османы дадут им права и конституцию. Разглагольствует о каком-то уравнении в правах, о рынках, о промышленности и, конечно, ловит каждый взгляд Сен-Клера! Мне не приходилось разговаривать со старшим Задгорским на эти темы, может, и он так же рассуждает? Бедняжка Неда!

— Да, — задумчиво, покачал головой Леге. — Она страдает, страдает, дорогой Витторио! Подумай, каково ей? Столько лет прожить за границей, вернуться сюда и видеть все это. Рабство везде, во всем...

Он с волнением вспомнил, как Неда слушала его рассказ о прошлогоднем восстании... Она не плакала. Но от ужаса глаза у нее стали огромными, сухими. А почему он почувствовал себя тогда задетым и обиженным? Верно, потому, что, вместо того чтобы раскрыться пред ним, как всегда, она вдруг замкнулась, ушла в себя... А на другой день (тот день он никогда не забудет!) была нежна и ласкова как никогда. Почему? Потому что откуда-то узнала, что именно он, Леге, когда турки жгли жилища болгар, обращался с ходатайством к мютесарифу и тем спас от фанатичной толпы не один болгарский дом. А может, и еще что-то. «Я всегда думал, что хорошо разбираюсь в людях, а вот понять ее до конца не могу. Наверное, потому я ее так и люблю!..» — сделал неожиданный вывод Леге.

— Э! — прервал его размышления голос друга.

— Что?

— Мне показалось, что ты задремал. Я уже дома. Спасибо и спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Витторио!

— Не забудь, что завтра мы встречаемся с бароном Гиршем!

— Завтра? Хорошо, что ты мне напомнил! Я очень прошу извиниться за меня, Витторио!

— Как, ты не будешь!

— Никак не могу. Я уже обещал Неде представить ее своей матери.

— Но тогда давай изменим время встречи. Ты знаешь, что дело срочное. Касается и моих и твоих людей.

— Нет, нет. Завтрашний день у меня занят весь. Послезавтра, если можно.

— Хорошо, послезавтра, — согласился маркиз, пожал ему руку и сошел на тротуар. — Передай привет своей матушке и Сесиль, разумеется!

— Они, наверное, уже спят. А ты поклонись от меня Джузеппине!

— Она-то ждет, я в этом уверен! Иметь молодую жену, мой милый, опасно, но стареющую — куда опасней! Чао!..

Цилиндр маркиза блеснул под высоким фонарем, где развевался итальянский флаг, потом весело хлопнула калитка и раздался его добродушный голос:

— Паоло!.. Эй, Паоло, черт тебя подери, отворяй скорей, пока синьора не догадалась, что ты заснул!..

Вернувшись в консульство, Леге с удивлением обнаружил, что в комнате, отведенной его матери, горит свет.

— Я думал, вы давно уже спите, мама, — сказал он с улыбкой, заглянув к ней в комнату.

— Входи, входи! — пригласила она сына, с неожиданной для ее возраста живостью обернувшись к нему. — Я действительно очень утомилась, но ванна меня освежила. Вот только все эти мысли, мой милый, эти мысли!..

Леге удивился. Он знал, что мать не любит вмешиваться в его личную жизнь (так же как сама она не позволяла вмешиваться в ее собственную), и поэтому намек, хотя он его и ожидал, показался ему чересчур откровенным и поспешным.

— Надеюсь, Сесиль вам не надоела своей болтовней, мама?

— Сесиль — прелесть!.. Несчастное дитя! Леандр, ты совершаешь преступление! — неожиданно и дерзко, пользуясь именно тем оружием, которого он больше всего боялся, напала она на него.

— Вы хотите сказать, что я плохо воспитал свою дочь?

— Да. Да! И это... И все!

— Мама, вы в самом деле переутомились. Путешествие подействовало вам на нервы.

— Я все, все хочу тебе высказать! — бросала она, сердито расхаживая по комнате в своем вишнево-красном развевающемся пеньюаре и накладывая на лицо крем. — Развелся с Марго, приехал в эту дикую страну...

— Зачем вы мне напоминаете? — прервал он ее, побледнев.

— Оставил несчастное дитя без матери! Без воспитания! Без нежных забот!

— Так лучше для Сесиль. И вы знаете почему!

— Знаю. — Она остановилась. — Знаю. Из-за пустяка разбил свою жизнь. И жизнь Сесиль. И мою!

— Вы называете это пустяком?

— Экая важность! С кем не случалось!

— Мама!

— Если бы все стали разводиться... Если бы все стали пренебрегать святостью церковного брака из-за какого-то ничтожного увлечения!

— Вы знаете, что я не дорожу церковными догмами.

— Да, знаю. И еще знаю, что во всем виноват ты!

— И это говорите вы! — вскрикнул он, уже не в силах сдерживаться. — А ведь раньше вы говорили другое! Она же мне изменила — изменила подло, гнусно... Я ее уличил! Скажите, разве я ей не простил? А она — опять! И опять я ее простил. Неужели вы не понимаете, что я не мог больше ее выносить... И все это ваше общество, которое...