Оба они стали другими, и все же она не могла избавиться от ощущения, что они созданы друг для друга.

Однако, если верить Селене, Тейлон не должен любить: его влечет к себе намного более высокое призвание.

Не говоря уж о том, что и сама она — больше не Нинья. Какая – то часть Ниньи живет в ней, но в целом она — совсем другой человек.

Почему она любит Тейлона? Кто в ней его любит? Она сама, Саншайн? Или это просто остаток прошлой жизни?

Удастся ли ей когда – нибудь это узнать?

В голове эхом прозвучали кельтские слова Тейлона: «Нин, тебя одну я люблю и всегда буду любить».

Слой за слоем — словно распахнулась запертая дверь — к ней возвращались воспоминания.

Она помнила сестру Тейлона, помнила его дядю – короля, тетку – королеву и незаконнорожденного кузена. Помнила рассказы о его отце и матери.

Помнила его самого — маленьким мальчиком, как в ту первую встречу, когда они вместе, ускользнув от взрослых, убежали играть на озеро.

Помнила, как обращались с ним в клане. Помнила перешептывания о позоре его матери — королевы, соблазненной друидом. О том, как родители Тейлона бежали ночью, чтобы избежать сурового наказания за свою запретную любовь.

Все ненавидели Тейлона за грех его матери. Как будто его винили в том, что она, поддавшись страсти к верховному жрецу, оставила клан обезглавленным — и без светского, и без духовного руководства.

Винили в том, что она поставила свои нужды и желания превыше долга перед своим народом.

И, как будто желая искупить ее вину, Тейлон всю жизнь ставил чужие нужды и желания превыше своих собственных.

У Саншайн сжалось горло: она вспоминала все, что ему пришлось претерпеть.

Тем холодным вьюжным вечером она вместе с родителями стояла в толпе — и видела, как в королевский дом, спотыкаясь, вошел дрожащий от холода мальчик с плачущим младенцем на руках. Он был бос и почти гол: в плащ он завернул сестренку, чтобы укрыть ее от холода, башмаки продал, чтобы купить молока, которое малютка не стала пить.

Мальчик стойко сносил угрозы и насмешки, сыпавшиеся на него со всех сторон. Юное тело его напряглось в готовности отразить любой удар, янтарные глаза пылали недетской решимостью.

— Где твоя мать? — спросил король Айдиаг.

— Умерла почти две недели назад.

— А отец?

— Полгода назад он погиб в бою, защищая нас от саксов. — Тейлон взглянул на плачущую сестру, затем — снова на короля, и в первый раз на лице его проступил страх. — Молю тебя, государь, смилуйся над моей сестренкой! Не дай ей тоже умереть!

Король взглянул на него с любопытством.

— А для себя ты не просишь милости?

Тейлон покачал головой.

— Нет, государь. Для себя я ни о чем не прошу.

Король внял его просьбе. Маленькую Сиару он взял в свою семью и растил как принцессу. Но Тейлона много лет воспитывал сурово и держал от себя на расстоянии.

Айдиаг не издевался над ним сам, но никогда не защищал его от оскорблений, насмешек и даже побоев своих подданных.

Наблюдая, как травят его племянника, он лишь советовал Тейлону не хныкать и не жаловаться, а держаться как мужчина.

Этот наказ Тейлон выполнил.

Не сосчитать, сколько раз Нинья заставала его у озера, поглощенного воинскими упражнениями с мечом.

«Я заставлю их меня уважать! Я стану лучшим воином на земле, — тогда никто больше не посмеет надо мной смеяться!»

На глазах у Ниньи оскорбленный мальчик вырос в юношу, переполненного горечью и гневом. Широкий разворот плеч, молниеносные движения, неумолимая жесткость взгляда — его облик заставлял втягивать голову в плечи даже самых дерзких храбрецов, когда он проходил мимо.

Бесстрашием в бою он завоевал сердце своего дяди, и даже ненавидящий его клан вынужден был признать, что лучшего наследника королю Айдиагу не найти. Кто еще поведет войско и битву, кто защитит народ от сильных и многочисленных врагов?

Теперь никто не осмеливался смотреть Тейлону в глаза, а если кому – то не терпелось позлословить о нем или о его матери, говорили об этом опасливым шепотом.

Дядя назначил его наследником престола, потому что иного выбора у него не было. Он понимал: если не отдать Тейлону трон по доброй воле, он добьется своего с оружием в руках.