И прежде чем Амелия, глаза которой подернулись поволокой, успела еще что-то сказать, проворные губы Элизы уже обхватили прелестную ягодку, и ее не в меру болтливый язычок был на этот раз красноречив без всяких слов.

Минуту спустя обе девушки, сами того не заметив, лежали на шелковом одеяле под балдахином, и верная Элиза своими сильными и одновременно вкрадчивыми руками воспроизводила все те ласки, которые в вечер накануне отъезда щедро расточал своей любимой Эрнст. Элиза не успокоилась до тех пор, пока слабое всхлипывание, все еще сводившее судорогами горло Амелии, не сменилось короткими криками сладострастия, и она с разомкнутыми губами и закрытыми глазами полетела в бездну чувственного изнеможения. Элиза, которую по ходу ее утешительной деятельности саму пробрал жар, со вздохом взглянула на расслабленное лицо своей молоденькой госпожи. Какая жалость, что невинная Амелия, позволив обнимать, целовать и ласкать себя, по-видимому, даже не задумалась о том, что Элиза – тоже девушка из плоти и крови, в которой прикосновение к этому округляющемуся, роскошно цветущему девичьему телу, нежному, как севрский фарфор, ненасытному при всей его невинности, как тело страстно любящей женщины, пробудило некое волнение, устранить которое – в отсутствие более сильнодействующего средства – могло одно лишь только прикосновение нежно ласкающей ручки. Мысли Элизы сами собой устремились к красивому садовнику-итальянцу; этот парень совсем недавно поступил на службу в дом мадам Дюранси. Это был замечательный стройный юноша, искры скрытых желаний уже прятались в его глазах, которые томно и меланхолично горели на загорелом лице. Но увы и ах! – Феличе в данный момент находился вне пределов досягаемости для желаний, беспокойно щекочущих Элизу, и ей ничего не оставалось, как довериться своей собственной руке, благо она не раз уже сослужила своей хозяйке молчаливую любовную службу. Мельком взглянув на госпожу, которая, тяжело дыша, все еще лежала с закрытыми глазами, Элиза с легким вздохом опрокинулась на изящный диван в стиле ампир, и правая рука ее нырнула под пышно вздымающуюся нижнюю юбку…

Потом она помогла одеться Амелии, глаза которой после серии Элизиных холодных компрессов обрели свой естественный блеск. Юная девушка, отойдя от охватившего ее короткого чувственного экстаза, снова впала в летаргическое созерцание своей боли и позволяла делать с ней все, что угодно. Но когда увидела себя в зеркале в легком платье из розовой вуали, с изящно подколотыми локонами, легкий румянец как дуновение набежал на ее щеки. Даже уйдя без остатка в свою печаль, Амелия не могла не заметить, что она выглядит чарующе, самой природой созданная для того, чтобы нравиться и пробуждать удовольствие везде, где бы она ни показывалась.

Мадам Дюранси обняла ее, и их волнующиеся груди соприкоснулись.

– Я рада, Амелия, любовь моя! Ты выглядишь прелестнее, чем когда-либо ранее. Эта чудесная бледность очень идет твоим щечкам. Готова поспорить: не пройдет и месяца, как ты уже произведешь опустошения в рядах мужчин, – сказала она со смехом, и с притворной нежностью коснулась ее щеки своими полными, влажными губами.

Амелия, чуть не задохнувшись от густого запаха духов мадам, мягко выскользнула из ее рук.

– Этому не бывать, мадам. Мое сердце принадлежит моему Эрнсту, и даже если он мне изменит, я не посмотрю ни на какого другого мужчину. До того, как я стану монахиней в монастыре Св. Евстахия, – добавила она совершенно серьезно.

Мадам Дюранси прикусила губы, удерживаясь от резкого ответа. Вместо того она произнесла в самом любезном тоне:

– Мы едем в гости к Делансэ, солнце мое. Барон устраивает в саду бал, мы приглашены в числе прочих. Ему будет особенно приятно увидеть дочь своего старинного друга Сен-Фара.

Лицо Амелии омрачилось.

– Мадам, прошу вас!.. Я не могу сейчас выезжать в свет. У меня на душе такая боль!

Но изворотливая Александрина, прекрасно разбиравшаяся в свойствах девичьих сердец, с ходу отмела все ее возражения.

– Все это ерунда, милая моя! Увидеть пару-другую приветливых лиц и вдобавок чуть-чуть потанцевать – все это пойдет тебе только на пользу. Какой смысл хоронить себя со своей печалью в тесной, душной комнате? Ты от этого станешь бледной и зачахнешь – не более того. Как ты думаешь, доставит ли Эрнсту радость застать тебя в таком виде?

Александрина с ожесточением подумала, какие нежные чувства должны были овладевать Эрнстом при воспоминании о своей очаровательной подруге. Ну, да ладно! – она позаботится о том, чтобы сделать его свободным от этих воспоминаний!

В конце концов, Амелия поддалась на увещевания и согласилась поехать в гости к Делансэ. Мадам Дюранси приказала отрядить на козлы хорошенького садовника-итальянца. Феличе, стройный, рослый юноша с иссиня-черными локонами и бархатистыми глазами, в которых горел сдержанный огонь, был великолепным исполнителем неаполитанских песен, а, кроме того, должен был, без сомнения, обладать достоинствами иного рода. Разумеется, у мадам при случае появится возможность поближе познакомиться с этими качествами, если скука однообразного лета станет совсем уж непереносимой. Но пока ей предстоят большие хлопоты, и ее легкий экипаж катит по дороге, обсаженной платанами, приближаясь к обширному имению Делансэ, расположенному в паре миль от их усадьбы.

Старый барон, статный седовласый мужчина, сам отец двух дочерей того же возраста, что и Амелия, встретил обеих дам с большой любезностью. Он поцеловал руку мадам Дюранси и сердечно обнял дочь своего покойного друга, прижав на секунду свою дряблую щеку к ее раскрасневшейся от дорожного ветра щеке.

– Ах, Амелия, – бормотал он, – какой очаровательной девушкой вы стали. Как жаль, что мой старый друг Сен-Фар не может увидеть вас сейчас. Поистине, вы свежи и ароматны как роза.

Глаза мадам Дюранси бегали по сторонам, пока она по лестнице поднималась на террасу, расположенную позади господского дома в тени роскошных старых лип. Там, за домом, разрозненные группы нарядно одетых, радостно-оживленных женщин и их кавалеров неспешно прогуливались по коротко остриженному газону с россыпью больших розовых кустов. Дурманящий аромат лета возносился над парком. Мадам Дюранси уселась и улыбнулась старому лакею, который с непроницаемым выражением лица поднес ей бокал ледяного шампанского.