Шрифт:
Короче, Онищенко сообщил киллеру, что больше не может держать его в изоляции. Киллер тут же аннулировал свои показания, что, впрочем, ему не помогло, поскольку, оказавшись в общей камере, киллер умер через три дня. «Сердечная недостаточность». Онищенко подал заявление о переводе в Красногвардейский ОРО. Ключевой свидетель по его делу изменил показания. Дело закрыли. Конечно, зря Онищенко не довел его до суда. Но он был абсолютно уверен, что вопрос исчерпан.
Оказывается, нет. Главный свидетель опять притащился в прокуратуру, заявил, что больше не может держать грех на душе. Нехороший Онищенко его, свидетеля, запугал и заставил… В общем, теперь он, свидетель, говорит только правду, и пусть восторжествует закон.
Одного Онищенко не мог взять в толк: кому он на этот раз перебежал дорожку. Суржиным занимается «убойный». Плятковский с таинственным Николаем? Сомнительно, мелкая сошка. Щепкин? С заявлением он поспел вовремя. Теперь для Онищенко каждое лыко – в строку. Но для самостоятельных действий… Кто он такой, Печенка? Рядовой бригадир. Нет, это явно не уровень Щепкина. Полные непонятки!
Онищенко позвонил Логутенкову, пожаловался. Тот обещал помочь, поговорить в Центральном: все ведь люди, понимать должны… Но и Логутенков не мог взять в толк, кому Онищенко пришелся не по вкусу. Если из-за Суржина, то бить должны по Филькину. В крайнем случае, по самому Логутенкову. При чем тут Онищенко?
– Ты с Филькиным виделся? – спросил Логутенков.
– Нет. Я же уезжал.
– Да, верно.
– Надо будет, сам меня найдет,– сказал Онищенко.– Стар я за ним бегать.
Логутенков спорить не стал. Сами разберутся.
– Работать-то будешь? – спросил он.
– Если не отстранят.
– А если отстранят?
– На дачу поеду. Погода хорошая. Рыбку половлю, отдохну. Второй год без отпуска.
– Да уж,– вздохнул Логутенков.– Нет худа без добра.
Глава девятая
Тащились каждый по-своему. Заморенная Светка мечтала в углу. Николай пыхал, Кошатник пустил по трубе «винта», а Славик растворил в стакане водки два зеленых «колеса», вскарабкался на обмотанную утеплителем трубу и сидел на ней верхом, болтая ногами. Его прикалывало, что если глядеть с трубы вниз, кажется: до пола метров двадцать.
Внимания на него не обращали. Николай черной гелевой ручкой срисовывал в блокнот символы из книги по магии. Книга была на английском, и в обычном состоянии Николай не мог ее читать, а под анашу все становилось понятным.
Кошатник взобрался на стул, сдвинул немного прикрывающую окно фанерку и онанировал, разглядывая ноги проходивших мимо котельной женщин.
– Я опять с дьяволом разговаривал,– ни к кому не обращаясь, задумчиво проговорил Плятковский.
– Это когда? – флегматично поинтересовался Николай.
– Сегодня… Когда гулял.
– А почему «опять»? – спросил лидер.
Плятковский оставил вопрос без внимания.
– Он меня любит,– сообщил Слава.– У него такие рожищи… Крутые. Он – умный!
– А ты мудак,– не прекращая своего занятия, отреагировал Кошатник.
– Глохни! – оборвал его Николай.
Сам он сподобился увидеть Господина четырежды. И все четыре раза – на службах Третьего Круга. А чтобы так, на улице…
– Ну, Славик, говори! – нетерпеливо потребовал лидер сатанистов.
– А морда у него длинная, и язык тоже, а на языке всегда кровь… – заплетающимся языком пробормотал Плятковский.– Ка-айф!
«Не тот»,– подумал Николай. Но он не был разочарован. Еще не хватало, чтобы какой-то быдлак запросто общался с Господином!
Лидер вернулся к своему занятию. Славик продолжал бормотать. Кошатник ожесточенно «дергал гуся». Светка в углу тихонько мечтала о младенчике.
Глава десятая
Студенты обедали. Миловидная девушка в круглых очках сосредоточенно жевала бутерброд. Тщедушный юноша в черной водолазке обгладывал копченую куриную ножку. Еще один юноша питался горячим – из чашки-термоса.
Дефер из своего угла внимательно наблюдал за каждым… И в очередной раз убеждался: между равнодушием к трупам и любовным отношением к Смерти имеется очень большая разница.
Он наблюдал за сотнями студентов-медиков и убедился: проходит совсем немного времени – и труп человека уже не ассоциируется со смертью, а отношение к нему становится похожим на отношение портного к поношенному костюму. Собственно, так оно и есть. Сам труп – скорее символ. Но символ, интереса не представляющий. Можно ли убить мертвеца? Отдать Смерти то, что ей уже принадлежит? Нельзя. Так же, как нельзя убить и его, Дефера, ведь он и так принадлежит Смерти. Он – собственность Смерти и ее составляющая. Он и есть Смерть. А Смерть – бессмертна.