— Ради Бога, Саша, что с тобою?

Государь, услышав столь знакомый и любимый им голос, сказал:

— Как можно скорее домой!

Вот последние слова, произнесенные Государем на набережной.

Ротмистр Кулебякин передает этот момент, полный ужаса, такими словами:

«Не прошло и одной минуты, как воздух огласился страшным ударом, от которого я на несколько мгновений потерял сознание. Придя немного в себя, но все еще оглушенный и чувствуя сильную головную боль, я побежал бессознательно по направлению к царскому экипажу, с шинелью, истерзанною в клочки, с оторванною саблею, без шапки и без неизвестно куда с мундира отлетевших орденов. Царский кучер Фрол на мой вопрос о Государе ответил: „Государь ранен“. Взглянув затем левее экипажа, глазам моим представилась следующая ужасная картина. Государь, опустив руки, как будто машинально, на плечи лиц, поддерживавших его, был мертвенно-бледен. Голова держалась совершенно прямо, но по лицу струилась кровь. Глаза открыто выражали глубокие страдания. Обе ноги были обнажены и окровавлены, кровь ручьями лилась на землю. Обезумев от ужаса, я бросился в первые попавшиеся у Театрального моста сани и полетел к графу Лорис-Меликову доложить о случившемся. У подъезда я встретил выходившего генерал-адъютанта Рылеева, который по моему окровавленному лицу, шинели, представлявшей одни клочки, и денщичьей шапке на голове догадался, что случилось нечто необыкновенное, и с ужасом выслушал роковую весть. Столь же ужасно поразила принесенная мною весть графа Лорис-Меликова, бывшего у него в это время председателя комитета министров графа Валуева и несколько встреченных мною приближенных лиц к министру».

После второго взрыва, когда раздались крики, что он сделан из сада, мичман Ержикович, взяв 21 матроса, бросился в сад в одни ворота и вышел в другие, ближайшие к Театральному мосту. Он произвел обыск, но в саду никого и ничего не нашли.

Кроме того, показания следующих лиц выясняют еще подробности, крайне важные, этой минуты. Штабс-капитан Новиков, возвращаясь из манежа, шел с двумя товарищами вдоль Невского проспекта. Подойдя к Казанскому мосту, они услышали сильный выстрел. Господин Новиков, не отдавая себе отчета в том, что делает, бросился бежать по набережной Екатерининского канала к тому месту, откуда послышался выстрел. Ему оставалось шагов 30–35 до места, где виднелась группа людей, как поднялся густой столб снега и обломков и раздался новый выстрел. Он еще быстрее побежал. Матросы 3-го флотского экипажа держали какого-то человека и что-то крикнули, но он не слыхал ничего. Снег был взрыт, усеян осколками и ранеными. Лежал убитый мальчик, раненый конвойный, еще кто-то, и тут же на снегу Государь, без шапки, без шинели, в мундире лейб-гвардии саперного батальона. Ноги были изломаны, одежда местами изорвана; кровь текла из ног, и кровавые пятна были на снегу. Г[осподин] Новиков заплакал и бросился к Государю со словами:

— Боже мой, что сделали с Вашим Величеством?

Государь лежал неподвижно. Подошли матросы флотского экипажа, и с их помощью г. Новиков поднял Государя, обхватив правою рукою по талии и левою по груди; матросы поддерживали ноги, не выпуская из рук ружей, с которыми они шли.

В те секунды, когда Государь уходил от пойманного преступника, подпоручик Рудыковский машинально оглядывался. Он услыхал, что на противоположной стороне канала народ кричал: «Из-за забора стреляли!» Он подбежал к подходившему караулу 8-го флотского экипажа, приказал разбить ворота прикладами и осмотреть сад, что и было исполнено, а сам повернул обратно к Государю, отошедшему в это время вдоль решетки канала шагов на 20, в сопровождении полковника Дворжицкого. Подпоручик был за ним шагах в 10–12-ти. Раздался страшный треск. Масса дыма, снега и клочьев платья закрыла все на несколько секунд. Крик ужаса раздался с противоположной стороны канала.

Когда цареубийца бросился с бомбою в руках, Захаров, бывший при катастрофе, хотел отстранить его рукою; злодей кинжалом поразил его в голову и привел свое намерение в исполнение. [15] Государь упал. Одновременно с Рудыковским подбежал штабс-капитан Новиков, подбежали и моряки. Когда они приподняли Государя, оказалось, что ноги совсем голые, мясо висит клочьями, ступня одной ноги совсем оторвана.

Случайный свидетель этого рокового события, г. Шенберг передает так свои впечатления:

«Находясь случайно в перчаточном магазине Бойе, в доме на углу Екатерининского канала и Невского, и готовясь выйти из него, я и хозяйка магазина вдруг были поражены сильным ударом, как бы из пушки: стены магазина задрожали. Я немедленно выбежал из магазина, сел на поджидавшего меня извозчика и, видя, что народ на Казанском мосту в недоумении смотрит по направлению послышавшегося выстрела, приказал извозчику ехать как можно скорее по набережной канала.

Не успел мой извозчик поравняться с углом Инженерной улицы, как громовой удар разразился перед моими глазами и густой столб дыма застлал передо мною всю местность. Лошадь извозчика кинулась в сторону, я же соскочил с саней и бросился по направлению еще не рассеявшегося дыма. Едва я сделал несколько шагов, как моим глазам представилась раздирающая картина. Навстречу мне двое лиц вели, поддерживая под мышцы, страшно изуродованного городового, с лица которого кровь лилась ручьями; ни извозчиков, ни народу в эту минуту не было. Поравнявшись с забором сада Екатерины Михайловны, я видел, как несколько юнкеров Павловского училища, обагренные кровью, бежали по направлению к Казанскому мосту. На мой вопрос, что случилось, они в отчаянии крикнули мне: „Государь… ранен… без ног!..“. Пораженный, я сделал несколько шагов вперед: передо мною, головами к решетке канала, лежали два умирающих: с левой стороны мальчик, со страшно обезображенным лицом и зияющей раною на виске, полуоткрывал и закрывал глаза; с правой — плотный мужчина с бородою, с окровавленною головою, с разбитыми ногами, без сапогов. Страшные глаза его, налитые кровью, смотрели на мальчика. (Как это выяснилось теперь, это и был злодей, бросивший второй роковой метательный снаряд.) Между ними плита панели была взорвана, и на этом-то самом месте, между невинною жертвою, привлекшею милосердное внимание Царя-человека, и гнусным извергом, пал наш Отец, наш Освободитель. По положению тела умирающего убийцы, которое у меня ясно запечатлелось, вернее всего предположить, что он подошел к Государю сзади (следовательно, он во время первого взрыва находился у забора сада великой княгини, в то время как Рысаков находился у решетки канала). Когда Император, осенив себя крестным знаменем, подходил к раненому мальчику, тут только злодей бросил под ноги Царя адский снаряд, которым и его самого отбросило к решетке, между тем как Император упал, обливаясь кровью, между преступником и мальчиком. В то время, когда я и прибежавшие околоточные с некоторыми из присутствующих бросились за извозчиками, чтобы отвезти раненых, мальчика и мужчину, которых мы сами и укладывали, я заметил на льду канала несколько лиц, одетых дворниками, с метлами, которые потом куда-то все исчезли. [16] Впопыхах полиция не обратила на них внимания. Отправив раненых, мы начали складывать поднятые нами вещи. Распространено мнение, что карета Государя не особенно пострадала и что в ней можно было ехать дальше; куски кареты, которые я едва мог удержать обеими руками, показывают неверность этого слуха. Около умирающего убийцы я наткнулся на металлическую оправу изящного портсигара, совершенно растрепанного, причем самая оправа совершенно изогнута. Кому принадлежал этот портсигар, конечно, неизвестно, но какова была сила взрыва, вырвавшего из-под сюртука и мехового пальто или шубы такой маленький предмет! От человека, которому принадлежал этот портсигар, вероятно, и следов не осталось.

Спустя некоторое время к месту катастрофы подоспел комендант ген[ерал]-майор Адельсон. В его сани мы помогли сесть Крахоткину, молодому офицеру, который, будучи контужен, совершенно оглох. Вслед за комендантом приехал светлейший князь Суворов. Растроганный до слез, он не мог смотреть на злополучное место и прямо направился во дворец. Только час спустя после катастрофы пришел взвод павловцев и оцепил место, ставшее с этого дня историческим и священным для памяти благодарного народа».

Подпоручик Крахоткин стоял в момент взрыва в двух шагах от Его Величества. Немедленно он почувствовал, что приподнят на воздух и, умирая, несется прямо на небо, что в известной степени порождало в нем приятное ощущение. Придя в себя, он увидел, что лежит на земле, что голова и лицо его в крови, а окружающие старались смыть и стереть эту кровь. Он встал на ноги, сделав несколько шагов к кучке людей, окружавших Государя, видел, как его подняли, с раздробленными голенями, и при этом ему странным образом почудилось, что это не Государь, а давно почивший великий князь Михаил Павлович. В это мгновение он лишился сознания и, придя в себя, уже очутился в санях рядом с городовым, который повез его в Мариинскую больницу. Голова его была обвязана несколькими платками, так как шапка его, а также и книги до сих пор не найдены. Три часа спустя его посетил доктор Вреден и определил следующие следы контузии: повреждение верхней части левой ушной раковины маленьким осколком бомбы и звездообразный разрыв левого барабана, причинивший кровоизлияние, полная глухота левого уха и ослабление слуха в правом. Вообще его состояние устраняло опасение о возможных последствиях сотрясения мозга, но глухота левого уха останется, а воспалительное состояние его причинит еще немало страданий этой жертве.

Максимов упал одновременно с Государем и полковником Дворжицкий. Он потерял сознание, а когда он очнулся через некоторое время, то увидел кругом суматоху, но не может забыть окровавленных, изувеченных ног Государя. Он подполз к перилам набережной и с усилием встал на ноги; но тут один преображенский офицер взялся его отвезти в придворный госпиталь, как оказалось, по приказанию великого князя Михаила Николаевича. Галактионов ранен в левую руку и лишился левого глаза.

Последний свидетель, приводимый нами, г. Капри, давал в тот день урок во дворце принца Ольденбургского. Выйдя из дворца, он направился пешком вдоль казарм лейб-гвардии Павловского полка и на углу дома Афросимова, один фасад которого выходит на Марсово поле, а другой на Екатерининский канал, услышал сильный взрыв по направлению к Казанскому мосту, а со стороны сада великой княгини Екатерины Михайловны показался дым. В то же время стоявший у Театрального моста на посту Максимов направился бегом к месту, где виден был дым. Г[осподин] Капри последовал за ним, идя по тротуару канала. Скоро с левой стороны ему представилась карета Государя; кучер сидел на козлах, дверцы были открыты. Г[осподин] Капри внимательно взглянул на экипаж, который показался ему в целости. За каретою, в двух или трех шагах от нее, лежал убитый казак. Немного далее г. Капри встретил группу людей в партикулярном платье, направляющихся к экипажу. Когда он находился всего в двух шагах от группы, то заметил, что они следовали за Государем. Государь шел вдоль тротуара очень тихим шагом. Он был бледен, задумчив, и взор Его был направлен вперед. Господствовала гробовая тишина. Впереди себя г. Капри увидел человека среднего роста. В ту минуту, когда был брошен второй снаряд, человек этот должен был занимать такое же место, как г. Капри. Последний обернулся, чтобы взглянуть на Государя. Следовательно, неизвестный стоял спиною к каналу и лицом к саду. В то время, когда г. Капри снимал шляпу, чтобы поклониться Государю, он почувствовал сильный удар в голову и немедленно потерял сознание, так что не слыхал взрыва. Придя в себя, он заметил, что лежит по другую сторону набережной, у сада. Чувствуя себя раненным и в крови, он обратился за помощью к городовому, потом к неизвестному ему господину, но тот и другой оставили мольбы его без внимания. Наконец один офицер, оказавшийся впоследствии капитаном Адлербергом, усадил г. Капри на извозчика, который доставил его на квартиру г-жи Прозоровой, где ему была оказана самая заботливая помощь. На г. Капри оказались 42 раны. Шуба его была разорвана в клочки. Г[осподин] Капри полагает, что его шуба спасла ему жизнь. Будь он в коротком пальто, ему, наверное, оторвало бы одну или обе ноги.

Тотчас после второго взрыва пристав Степанов от дома министра внутренних дел (от Цепного Пантелеймоновского моста) был послан градоначальником, на лошадях его, узнать, что случилось. Г[осподин] Степанов прибыл на место происшествия в тот самый момент, когда раненого Государя Императора на санях полковника Дворжицкого везли шагом через Театральный мостик. Быстро повернув лошадей, он поскакал обратно, чтобы доложить. Но у Летнего сада он встретил уже шедшего к нему навстречу градоначальника, который, выслушав его, поспешил к месту происшествия. Г[осподин] Степанов пересел на извозчичьи сани и бросился вслед за ним. Прибыв на Театральный мостик, он увидел полковника Дворжицкого, окруженного толпою. Многие женщины плакали. Дворжицкий стоял у извозчичьих саней без шапки; шинель свалилась на одно плечо, лицо и губы были забрызганы кровью, из-за левого уха и из затылка сильно сочилась кровь, а правая рука в кисти и вся перчатка совершенно были залиты запекшейся кровью. Ухватившись за задок саней, он силился сесть в сани, но не мог, потому что правою рукою не владел. Подбежав к г. Дворжицкому, Степанов надел на него шинель, окутал и усадил в сани; сняв с себя шапку, накрыл ею его голову. Степанов сам схватил шапку с какого-то подбежавшего к нему околоточного надзирателя. После этого Степанов повез полковника домой. Едва все двинулись с места, как тот крикнул извозчику: