Мормад свернул в переулок и спустя четверть часа добрался до дома Носаря. Он не стал стучать в дверь. Перепрыгнув через канаву, Мормад вскарабкался по стене, без труда вытолкнул деревянную оконную решетку и оказался в знакомой комнатушке.

Первое, что он увидел: белые тонкие ножки в новых сандалиях с серебряными пряжками. На уровне его лица. Одна сандалия расстегнулась, но не падала, зацепившись за маленькую пятку.

Вдруг заныли обожженные палачом, давно зажившие ступни.

Туника Харминки была разорвана. На животе – свежие царапины. Мормад не поднимал головы, не хотел смотреть на лицо девочки, изуродованное петлей. Он видел слишком много повешенных. Зачем-то аккуратно поставив на место решетку, Мормад закрыл сундучок и опустился на него. Только что он думал, что хуже быть не может. Оказалось – может.

Спустя час или, может быть, чуть больше дверь в комнатушку, скрипнув, отворилась. Вглядываясь в сумрак, на пороге стоял Носарь. Мормада он сразу не разглядел: тот сидел в углу молча и неподвижно.

– От сучка! – пробормотал портной и злобно ткнул кулаком в мертвое бедро. От удара тело качнулось, расстегнувшаяся сандалия соскочила с ноги и стукнулась об пол.

– Зря,– негромко произнес Мормад, поднимаясь.– Зря.

Носарь охнул, шарахнулся назад и вдруг, обессилев, сполз вдоль стены на пол.

– Зря,– в третий раз повторил Мормад и, откинув полу плаща, взялся за костяную рукоять ножа…

Конец второй Части

Девять дней назад закончился Мокрый месяц и наступил месяц Обновления Земли. Но Ашшур словно позабыл об этом, и дождь лил, не переставая, вот уже третью неделю. Не будь улицы и площади Великондара вымощены камнем, императорской колеснице никогда бы не доехать до храма Верховного бога. Пришлось бы тогда Царю царей Аккарафу идти пешком или сесть в седло. А ходить пешком, равно как и ездить на коне, Император в последние годы не любил. Тучен стал Аккараф. Впрочем, он мог бы воспользоваться носилками. Но, как уже сказано, улицы и площади столицы Карнагрии не разбухали от грязи даже в Мокрый месяц. Наоборот, вымытый ливнями город удивлял невиданной чистотой. Даже сточные канавы в кварталах простонародья перестали смердеть.

Однако чистота чистотой, а торжественная процессия, направлявшаяся к храму Ашшура, под лучами солнца выглядела бы куда праздничней, чем под мелкой моросью, сыплющейся с тусклого неба.

Будь на то воля Императора, он отложил бы праздничное богослужение до ясной погоды. Но кто знает, вдруг Верховный бог оскорбится, и земля перестанет плодоносить?

Без лишней спешки белая колесница Императора пересекла Судную площадь и остановилась. Кряхтя, с помощью двух слуг, самый могущественный человек Карнагрии спустился с колесницы и, переваливаясь, пошлепал по лужам к древнему храму. Верховный жрец, как и надлежало по древнему ритуалу, встретил Императора в воротах.

Аккараф остановился в шести шагах от жреца. Слуга держал над Императором зонт из белого проклеенного шелка. Верховный жрец не прятал головы от взора Ашшура, поэтому мантия его промокла и некрасиво прилипла к телу.

Позади Императора полукругом стояли Алые, непобедимая гвардия Царя царей. За Алыми обычно толпился народ, но нынче, из-за дождя, поглазеть на торжественный выезд Императора собралось от силы человек семьдесят.

В подворье храма Ашшура двумя линиями выстроились жрецы. В двенадцати локтях над головой Аккарафа простерлось страшное Копье Верховного бога. Некогда тот, на кого указывало закрепленное на черном шесте Копье, подлежал немедленной смерти как прогневавший Ашшура. Но восемь веков назад воины Шаркара-Победителя, принца-эгерини, при поддержке карнитских родов свергшего династию агров, развернули Копье в сторону далекого моря. То есть – в сторону Главных ворот. С тех пор Чудесное оружие бога ни разу не потребовало жертвы.

Выдержав предписанную ритуалом паузу, верховный жрец повернулся спиной к Императору и трижды поклонился: на северо-запад, на запад и на юго-запад. Там, за сотни миль от Великондара, лежала Небесная страна, отделенная от мира людей неприступной крепостью Ашшурова хребта.

Отдав надлежащее богу, жрец повернулся к Императору, и тот не без усилия согнул одеревеневшую спину. Разумеется, этот поклон предназначался богу, а не его жрецу. Теперь Император мог переступить через невидимую линию. Следом за жрецом он пересек подворье и прошествовал в храм. Император вздохнул с облегчением, оказавшись на сухом мозаичном полу, подогреваемом снизу горячим воздухом, чтобы великолепные фрески храма даже в дождливый месяц не страдали от сырости.