Сын нынешнего жандарма работает на почте телефонным монтёром и устраняет неполадки, он учился в технической средней школе, выпускники которой называют себя инженерами и повсюду в промышленности желанны, в первую очередь в телефонных концернах, которые растут как грибы, охотясь за нашими голосами. Чтобы выстроить своё положение в жизни и оградить его от внешних посягательств, сын каждую неделю с решимостью — как будто это принесёт ему больше, чем покроют его залоги, — атакует свой банк на Главной площади, опустив рога в ожидании отпора, неподвижно, непоколебимо, но руки подняв просяще, почти робко, так и идёт в банк, который даёт ему кредиты, пока не будет исчерпано всё, что можно отдать в качестве залога, оставив себе только руки, сложенные в мольбе. Состоятельность зиждется на точном знании того, что у тебя есть, и того, что ты хотел бы иметь ещё. Почему, собственно, церковь ничего не делает для своих, которые так самоотверженно наполняют её здание своим мясом? Церкви всё равно, приходят ли в неё люди, она так и так почти всегда закрыта, кроме времени мессы, когда в её темной каморе безрадостно справляет свою службу св. евхаристия. Пусть бы, например, набожные прислужницы пастора, такие как молодая невестка жандарма, самозабвенно служа общине, могли раньше других узнавать про освобождающийся домик, почему нет, и почему бы ей потом и не унаследовать его? Почему его наследует какой-нибудь племянник из Линца, нога которого ещё ни разу не ступала ни в церковь, ни в тётин домик? И почему мы все не такие состоятельные, как кинозвёзды, а то приходили бы домой и снимали грим наших желаний, чтобы на следующий день иметь ещё большие, ещё лучшие и особенно хорошо высыпаться, чтобы на наших лицах не сказывалась наша жизнь и мы могли бы запросто показаться всем через журналы? К счастью, в наших краях редки преступления с применением насилия. Вы даже не поверите, как мало людей, у которых вообще больше не осталось родных и близких! Всегда есть кому обрядиться в одежды печальной вдовы, или находится где-то на стороне сын, который объявляется в нужный момент и изменяет ход вещей, который всё это время как-то обходился без него.

Как глупо! Является этот сын, как раз из Линца или по мне так пусть хоть из Реклингхаузена, Германия, или из Канады, где он считался без вести пропавшим в плавильном цеху сталелитейки или под гигантской поленницей дров, а тут тебе жареный телёнок вместе с домом, уже дожидаются его, готовенькие, для чего он палец о палец не ударил. Завещание опротестовывается в тяжёлой рукопашной или сабельной схватке, раз-два — и дух вон. А ведь церковь, может, для того и существует, чтобы вдалбливать в головы стариков, которые так и так скоро умрут, разум: чтобы они вовремя вошли под её торжественные своды — и красиво расписывать им мрачную бездну ада. Рай — это всегда другие, когда они лишают нас нашего достояния. Ад — в нас. Лучше уж пусть церковь наследует, чем всё достанется её дурацким служителям.

Сын жандарма неподвижно застыл в кресле для посетителей у руководителя филиала, боясь невольно выдать на языке своего тела, ему самому не вполне понятном, что-нибудь о его истинных и презумптивных владениях, и пусть это самая малость, но банку совсем не обязательно о ней знать. Что вы пристаёте ко мне с этой грязной бумажонкой? Что там на ней написано, меня не интересует. Считается только подпись и то, что выше. Только тогда правда вступает в законную силу Этот банк, должно быть, сегодня узнал о предполагаемом повышении жалованья, о котором объявлено в письме, написанном даже не на бланке. Всё это вполне может быть лишь временным состоянием этого государственного служащего, потому что скоро его недвижимости будет больше, чем песчинок на овощах, только что принесённых с огорода, который позволяет экономить на покупке продуктов. Жена вырывает их прямо из своего сердца, в котором больше никто не живёт, потому что муж оттуда вырван ещё несколько лет назад. Да, этот дом — временное пристанище, говорит Бог, имея в виду тело человека, но даже и несколько дополнительных домов не сделали бы из меня рыцаря, говорит жандарм, который слыхал про такое существо в доспехах из местных легенд и сказок. Его сын гребёт под себя уже не менее алчно, чем отец, и он бы шёл по трупам, если бы люди перед тем не умирали сами, добровольно, иногда, правда, с большим опозданием. Если бы это знал господь Бог, которому они сооружали дома, чтобы ему не приходилось красть их, как это делают его божьи дети, к тому же своими руками.

Ярость, которая подолгу прячется за вежливой улыбкой, может потом внезапно, но тем более эффектно, прорваться, если старое тело, имеющее отношение ко всем пенсиям, непрошено показывается в прихожей у дверей туалета, к которому оно не имеет никакого отношения; его тут же раз и навсегда относят на чердак, в мансардную каморку. Эта старуха такая твердолобая, но ведь и пластмассовая ручка отвёртки, внутри которой хранится несколько сменных разнокалиберных головок, так сказать отвёрточных ублюдков, — она ведь тоже не из ваты. Она достаточно тверда, хоть и не смертельно. Святые иногда смягчаются и попустительствуют кое в чём, но только не эта башка. Пожалуйста, вот у нас тут на виске кровоподтёк соответствующей формы. Да старуха же вечно падает! Подойди-ка сюда, ты, старая куча говна, мы тебе покажем, как ты будешь тут кровью истекать за весёлыми геранями на подоконнике, которые выглядывают наружу, чтобы никто не смог заглянуть внутрь. Зрители вчера в банке разозлили мужика своими непозволительными взглядами, а он очень вспыльчивый, ага, он уже снова сидит у директора филиала, потому что в этом месяце у него опять в одном кармане вошь на аркане, а в другом блоха на цепи. Слишком уж обложили его своими ипотеками да векселями да валютными кредитами! Янишу-младшему это всё равно что дразнить в нём прутиками дикого зверя. Уж если он из него действительно вырвется, они же первые с криком разбегутся. Он говорит директору филиала: «У моей жены разорвётся сердце, если ей не разрешат открыть в подвальном этаже вязальный бутик. Для этой цели потребуется переустройство подвала, осушение — что — то установить, что-то демонтировать, в зависимости от тех средств, какие вы и ваш банк мне сегодня предоставите, в противном случае я не смогу выплачивать вам предыдущий кредит, и тогда вы в пролёте с общей суммой, поскольку вообще ничего не сможете от меня получить. Да, госпожа Айххольцер всё ещё жива и, даст Бог, проживёт ещё долго, ведь моя жена присматривает за ней, но у моей жены и церковь не остаётся без присмотра из-за этой старухи. Моя жена видит эту церковь изнутри каждый день. Смех смехом, а моя жена для нашего Господа Бога — открытая книга, если бы ему вдруг понадобилось почитать, но раз уж он сам написал Книгу Книг, то ему в ближайшую вечность никакого чтива не потребуется. Но он и так всё знает. Вам смешно!» И: «Только не беспокойтесь, при всём при том мы уже присмотрели следующий дом, хотя мы и с этим и с его переустройством взяли на себя больше, чем могли. А земельный участок под этот дом станет гарантийным залогом по предыдущей ипотеке. Мы можем приобрести целую цепочку собственных домов, где один будет залоговой гарантией для другого (это могут быть настоящие замки, если мы с ними управимся), хоть и нелегитимно, только мы пока не знаем какие. Тем самым мы сделаем подстраховочную копию, это мы уже знаем, при помощи денег банка, при помощи ваших денег, дорогая вы наша смесь ипотечно-, кредитно — и прочих транспортных банков, — так точно, мы получим дома и домищи, и магазины в них мы сдадим в аренду, окна мы покрасим, полы мы покроем лаком, встроенные шкафы объединим, кафель мы попеременно то выложим, то будем в ярости топтать ногами, из-за того что не получается задуманный узор, — либо то, либо другое.

Смысл этих населённых организмами домиков будет состоять в том, что предыдущая модель послужит залоговой гарантией для следующей, — ну разве это не отличная идея для оживления нашего хозяйства и для устранения избыточных живых существ? При слабом сердце можно применять даже цветочные луковицы, например луковицы ландышей, мы уже говорили, это всем известно, и пациентка ещё обрадуется, если мы нашпигуем этим её любимое блюдо и намажем ей на хлеб. Хи-хи. Хи-хи. Спасибо, ну, я пошёл, мне ещё надо дать задание рабочим. Вы увидите, какая будет красота, когда всё будет готово; в конце концов, это будет какое-то время принадлежать вам, дорогой банк, доверие — это лучше любого контроля, это вы ещё поймёте, когда я заложу фундамент для расширения этого домовладения до самой мансарды! Иногда близкие вещи имеют далёкие последствия. Если вы мне не верите, положите монетку в ламповый патрон, а потом включите свет!»

Банки иногда слишком долго всматриваются, прежде чем вернуться по своей ухабистой дороге к исходной точке. Вплоть до того, что директор филиала лишается своего места, а должник, который должен отправиться в свой предпоследний путь, превращается в хнычущую развалину, поскольку он вынужден теперь продать и машину, ещё целую, своего единственного друга и верного спутника, потому что денег на бензин больше не хватает. Теперь должник в своей темноте должен светить сам, чтобы представить перед служащими банка картинку в выгодном свете. И всё это при его убогих способностях — чтобы срок, который уже и так трещит по всем суставам, ещё раз растянуть на этой пыточной скамье. И все увидят, как приходится вести переговоры в полном отчаянии, как будничные обстоятельства превращаются в катастрофу и как она попадает в газеты, если только не сидеть тихой мышкой. Когда от тебя уплывает целый дом. Директору филиала придётся снова подкинуть ему денег, иначе всё пропало; иначе ревизия наткнётся на все орешки, которые разбросали детки, пометив ими расширяющуюся наклонную дорожку, в конце которой вас ждёт самый красивый из всех домиков — пряничный домик ведьмы. Где жирные пальчики беспомощно тычутся в воздух, в принципе давно готовые к поджариванию, — почему же ведьма ещё не накрыла стол? Потому что она хочет ещё и гарнир! Экскурсии в мир сказок Штирии, полиц. округ Мюрццу — шлаг: с пон. по пятн. с 8 до 12 часов. Так-то они выглядят, действительность и её мечты, а? Почему люди не разрываются на части, разве что от гнева? А то бы давно уже все околели. Поэтому срок кредита растянется до морковкиной заговни, в этом вы можете не сомневаться, господин Яниш, хоть ваш отец и видный член какого-то там союза, ах да, Союза жандармерии и жандармского спорта и жандармского спортивного собаководства, который в полном составе, после тренировки со шлангом, кончает у пивного крана в харчевне, я имею в виду, заканчивает упражнения должным образом. Что же касается наступления катастрофы, то мы недавно пережили реальный случай, когда бушевал этот пожар, во время которого в центре города К. целый ряд стропил и домашнего инвентаря на общую сумму свыше тридцати миллионов шиллингов, что называется, как в ручей смыло — к сожалению, бедный водой (ох, даже ручей может быть бедным?), и вот тогда-то эти мужчины и применили свою выучку в деле, полном опасности, и наряду с жандармерией двадцать девять пожарных команд региона, — ну, это вам пустяки? А все эти крестьянские дворы, подожжённые детьми и полудетьми, что, это вам тоже пустяки? Дети — это олицетворённое нежелание признать себя виновными. Только ради вашего отца мы продлим вам в последний раз, господин Яниш-мл., как знать, как бы на нас самих не загорелась шапка, мы читали, что группа дознания того поста, где стационируется ваш папаша, установила в качестве причины пожара проржавевшую дверцу камина. Человек ходит себе, кто считает его шаги? Никто, это не имело бы смысла; к кому Господь благоволит, тому он посылает отдельный домик, упавший с неба, и следит за тем, чтобы новый хозяин стоял прямо под ним. Долги сожрут нас всех, если мы сами не успеем превратиться в зверей.

О работах по уборке и расчистке после схода оползня прошлой осенью мы не хотим даже говорить, эту главу нам придётся, наконец, закрыть. хотя мы так привязались к ней. Целых пять дней работали на расчистке далее жандармские ученики, не говоря уже о тоннах волос, обнаруженных в земле, присутствие которых там никто не может объяснить до сегодняшнего дня. Наверное, за этим нам следовало обратиться к военным частям, а? Земельные участки после прошлогоднего пожара, между прочим, снова все оказались в собственности нашего банка. Здесь нет почвы для того, чтобы выступать против банков или евреев, хотя это уже стало доброй традицией, просто здесь нет почвы, которая принадлежала бы кому-то ещё, вот и всё. Нет почвы, зато большие последствия, как говаривал НАТО в Косовской войне. Представьте себе, есть люди, которые хотят открыть строительный рынок даже в самых тёмных и недоступных закоулках мира, порой диву даёшься, какие гигантские массы мчатся мимо тебя со свистом прямиком через восточные или южные границы, туда, где живут люди, которых все презирают, на языке которых никто не говорит, законов которых никто не знает, но у которых всё стоит только половину, которая, считай, уже сэкономлена и лежит у вас в кармане. В качестве десерта там можно как следует нажраться и напиться, ещё и к парикмахеру сходить на те деньги, за которые здесь купишь разве что пару булочек. Люди по ту сторону границы, которые слишком долго заживо гнили в недемократических потёмках, пока не знают, как надо делать бизнес, и наш свет до них дойдёт разве что через несколько световых лет. Они, правда, делают свой собственный бизнес, и неплохо, и даже под завязку заправляют свои бензобаки. Всё равно наш банк всё знает лучше, он инспектирует новый дом, похожий на любой другой, уже существующий, с той лишь разницей, что этот развалится прямо на глазах и банк подчистую заберёт даже мебель. Он должен своими глазами удостовериться, что она осталась на ковре, который должник тоже должен заложить. Жаль, что банк выдал этот последний кредит, удовлетворил это предпоследнее требование, но что поделаешь. Теперь все эти деньги израсходованы, и на что? Не на нас! Разве нас побалуют! Здесь не за что даже по головке хоть кого-нибудь погладить.

Короче говоря: сын Яниш, сам уже отец, которого даже собственный сын уже с удовольствием переодевает, когда надо идти на битву на футбольном стадионе, уже удалил из банка небольшую, но важную часть его богатства, для чего перетаскал шефу филиала несколько ящиков вина и несколько жирных кусков вранья, смыть которые можно только ещё большим количеством алкоголя, и мы снова встретимся за родовым столом для завсегдатаев. Сообща с наследниками нашего рода — нет, наш род не вымрет никогда — мы основали для него партию и хотим всем остальным всего наихудшего, пока мы, вывалив язык, гоняем наши собственные шутки. Всё это — мой последний аргумент, который слишком нетерпелив, чтобы обосноваться тут надолго. Все кому не лень задирают эту теперь уже заслуженную партию. но на выборах проходит именно она. Теперь давайте устроимся поудобнее. Курт Яниш (ныне старший компаньон фирмы «Домокража и сын») пластается на работе, да ещё в двух местах подрабатывает на охране объектов. Это ему в своё время устроил ещё отец. Здесь, где поколения ещё преемственны, к традициям относятся не наплевательски. И сын Эрнст, кронпринц, принёс кое — что выпить банку, который и без того склонен к полноте, потому что охотно снимает проценты за просроченные платежи с чужих рождественских ёлок, которые и погорели-то всего неделю, а потом пожирает их. И неважно, выпьет это банк или нет. И эти деньги были в конце концов пропиты, домой мы не пойдём, для этого надо сперва заиметь дом — а денег-то и нет. И дома по-настоящему нет, то есть он вроде как есть, но кажется таким отсутствующим, будто того и гляди исчезнет, сделав перерыв на кофе, ещё до того как проценты начнут как следует работать. Вопящая старуха в чердачной норе оказала ему плохую услугу, общественное мнение не выразило восторга, и что — то надо придумать. Об этом не должны судачить на каждом углу. Иначе наступит срок платежа, и будет освещена свалка, на которой и другие развалины ждут не дождутся, когда их заберут. Её не заберут в дом престарелых, она останется здесь и будет приносить неплохой доход — пока не превратится в прозрачную шелестящую мумию, которая ночью пытается убить пляшущую на горячей плите крысу болтушкой из муки, поскольку крыса хотела на неё напасть, а у той под рукой ничего не оказалось, кроме этого белого порошка, из которого она тайком замешивает тесто, да — да, вино хорошее.