Зато спутники были единодушны: снять к чертовой матери. Милит вроде знал, как это делается, но, раз попробовав, целый час баюкал руку и больше не пытался, а у Маркуса и Лены ничего не получалось.

Тауларм был для них островком безопасности во Вселенной. Отдых. Дом. Как еще назвать место, где тебе рады, где тебя ждут, о которой ты скучаешь и куда непременно возвращаешься? Дом. Дом для двух эльфов Трехмирья, бродяги-проводника, бродяги-шута и сибирячки, которая и вовсе называется Странница… Новосибирск почти не вспоминался.

Сидя на скамейке-качелях в парке на берегу, Лена пристроила голову на плече шута. Река блестела, и она прикрыла глаза. Маркус, прислонившись к опоре этого сооружения, ритмично покачивал скамейку. Чем они смазывают все шарниры? Лена ни разу не слышала, чтобы скрипела дверь или вообще хоть что-то. Эльфы работали на набережной, перекрикивались, пели… Далеко не все были особенно музыкальны и их разговор порой больше был похож на песню, чем собственно песня. Все равно. Хорошо. На коленях Лены стояла корзиночка с крупной земляникой, от корзиночки шел одуряющий запах, ну а о вкусе ягоды и говорить не хотелось. Даже Маркус, перегнувшись через шута, набирал горсть и забрасывал потом с рот по одной.

– А вот это и есть счастье, наверное, – вдруг сказал он. Шут удивленно посмотрел, но не потому, что не согласился, а потому, что Маркус не склонен был к разного рода обобщениям. – Ну… то есть… Когда ты ничего больше уже не хочешь и полностью удовлетворен жизнью. Я понимаю, что это ненадолго, что зачешется скоро, засвербит, но ведь и это – счастье. Ну и пусть этот чокнутый путается под ногами. Справимся. Я ведь даже не знаю, почему мне не хотелось его убивать. Ведь мог. Я точно знаю – мог.

– Пожалел, – пожал плечами шут. – Я думаю, пожалел. Он ведь не знает такого простого счастья.

– Да я вроде не сильно жалостливый, – удивился Маркус.

– Зато справедливый, – заявила Лена, и спорить с этим никто не стал. Маркус нагреб еще земляники, слизнул потекший по ладони сок. А в Лену уже не лезло. Откуда взялась корзинка? Собственно, откуда брались все вкусности на ее столе? Эльфам нравилось ее угощать. Ей нравилось печь им незатейливые тортики и печенье. Им всем нравилось быть вместе и заботиться друг о друге. Лена даже тешила себя мыслью, что все это не потому, что она Аиллена, Дарующая жизнь, а просто замечательная баба Лена Карелина… Свою фамилию она повторяла часто, потому что боялась забыть. У эльфов не было фамилий. Если требовалось уточнение, то уточняли: сын того-то. Кайл, сын Милита. Гарвин, сын Лиасса. Лиасс был в единственном числе. В честь Милита ребенка назвать было можно. В честь Лиасса, вероятно, тоже можно, но никто не называл. При этом в магию имен эльфы не верили. Имя – оно имя и есть. Чтоб называть. И не путать.

А у людей были фамилии, как и в мире Лены… господи, она уже не говорила «дома». Давно не говорила… Вот Рош был Винор, Маркус – Гарат, Карис – Кимрин, а Родаг – Гимус.

Качели качнулись, и мир померк. Что-то сверкнуло, грохнуло – и снова стало светло, солнечно, только это уже была не Сайбия. Лена, поднимаясь с земли не без помощи шута – здесь, не было качелей, потому она чувствительно приземлилась на соответствующее место, протянула руку Маркусу, чтобы Шагнуть обратно, но что-то ударило в бок, и она начала заваливаться на шута – ноги неожиданно отказали. Маркус и шут поддержали ее, и Маркус выругался коротко и смачно, а Лена охнула, когда его рука обхватила ее талию. Он отнял руку – она была в крови. Шут опустил ее на траву, положил ее голову себе на колени. Маркус сорвал с себя куртку, рубашку и начал эту рубашку драть на полосы, как партизан в старом советском кино, а шут зажимал рукой дырку в боку, из которой бежала кровь.

– Что? Болт?

– Ну а что еще? – раздосадованно отозвался Маркус. – Внутрь ушел. Черт… Что делать будем? Она же не сможет… Зови…

– Не получится.

Корин Умо пытался скрыть злорадство, но оно лезло отовсюду: глаза сияли, голос дрожал, рожа лоснилась. Лена шевельнулась – и сразу перестала, потому что стало так больно, что захотелось сразу умереть. Навсегда.

– Эх, а я без меча, – с куда большей выдержкой досадливо бросил Маркус.

– Ты всерьез решил, человечек, что я буду драться с тобой? На мечах? Ты – муха, от которой можно отмахнуться, а если надоест – прихлопнуть.

Маркус, презрительно повернувшись к нему спиной, уже спустил с плеч Лены платье, высвободил руки и быстро и крепко перетягивал обрывками рубашки, как корсетом, пространство от лифчика до юбки. Шут ласково поглаживал ее руку и говорил стандартные бессмысленные слова, которые были вовсе не важны, потому что важен его голос, его интонация… даже легче стало. На эльфа он тоже не смотрел.

– Я блокировал этот мир. Никакой амулет не поможет. Вы не сможете никого позвать. А она не сможет сделать Шаг. Вот и вся ваша хваленая власть над мирами кончилась. Так и сдохнете тут. Вы-то нет, вы выживете, но посмотрите, как она умирает. Похороните. И что дальше?

– Отвали, трепло, надоел, – отмахнулся Маркус, не оборачиваясь. Он был занят: укутывал Лену своей курткой. Корин рассчитывал на другой эффект, но ни Маркус, ни шут не обращали на него внимания. Как не обращал внимания на толпу привязанный к кресту Милит. Ну, копошится там что-то под ногами, червячок, ну да не до рыбалки. Шут прижимал ее к себе, как ребенка, Маркус поглаживал руку. Было почти не больно, если не шевелиться и дышать неглубоко, правда, холодно, но от шута шло живое мягкое тепло. Как от печки. Стало даже уютно. Ничего. Придумают что-нибудь. Шут может позвать дракона и без амулетов. Вряд ли Корин способен контролировать… а как это сказать? ментальное пространство? Впрочем, кто его, психа, знает. Переклинило мужика на ненависти к людям на основе тяжелого прошлого. Но как можно ненавидеть Маркуса? Или Кариса? Или Родага?