Думаю, даже знакомы не были.

И я так думаю… Ты способна последовать разумному совету? Не пытайся проникнуть в их сознание. Тебе рано. Понимаешь, о чем я?

Мур, я вообще не пытаюсь, получается как-то…

Вот и не вглядывайся им в глаза. Ох, хороши ягнятки… Как думаешь, еще парочку дадут? Сильно люблю баранину, а у нас там овцы не водятся.

Дадут, Мур. Обязательно дадут.

А, ну да, я ж твой ручной дракон. Ладно. Я подзакушу еще и домой. Если что – звони… то есть зови.

–Я иногда вас с ним не понимаю, – пожаловался шут. – Что значит – звони?

– Так, бытовые мелочи моего мира. Он просто шутит, Рош. И про Голливуд, и про звонки… Говорит так, чтоб я сразу все понимала и не очень бурно реагировала. Говорит со мной на моем языке, если ты меня понимаешь.

Маркус привел отмытого, побритого и переодетого человека. Лицо аскета, смуглое, с красноватым оттенком, орлиный профиль – этакий Нушрок из Королевства кривых зеркал. Почти черные глаза при рыжевато-русых волосах с густющей проседью. Лет пятьдесят на вид и кто знает сколько на самом деле – тридцать или семьдесят. Осанка такая… вполне.

– Садись, Эвин, – радушно предложил шут, – пообедаем.

– Где Кармин?

– Щас, – бросил Маркус, исчезая, и вернулся минут через десять. С Кармином. А заодно с Гарвином, Лиассом и Милитом. Ну, если и этот сейчас поддаст по заднице… Лена торопливо села, вроде как подавая пример остальным. Милит придвинул к столу скамью, стоявшую у стены на случай большого количества гостей, укоризненно покосился на Лену, но ничего не сказал. Эльф был похож на человека – жилистый, худой, тоже с лицом аскета, разве что глаза были серые, как гранит, да кожа золотистого оттенка, а вот волосы – почти один в один, только без седины.

Они ели удивленно, вспоминая забытый вкус куриного супа и овощного рагу, легкого вина и свежего хлеба. На ужин надо будет накормить их картошкой, должна уже появиться молодая, да укропчиком ее присыпать, за маслом растопленным полить. И с огурчиком. Откармливать их еще и откармливать.

– Как друзьями-то стали? – спросил прямо Маркус. – Не очень похоже на Трехмирье-то.

– Стали… – ответил эльф, – Сам не скажу как, но стали. Делить было уже нечего. А разум мы оба сохранили… Хотя считали друг друга сумасшедшими.

– Это почему?

– Мы записи вели. Зачем, для кого – не знаю. Записывали то, что видели. То, что сделали с Трехмирьем… Неужели его действительно прокляла Странница?

– Не она, – дружно ответили все. Продолжил Лиасс.

– Она как раз спасла эльфов Трехмирья. Но очень не любит, когда об этом упоминают.

– Она действительно Аиллена, Владыка?

– Действительно.

– Чур, не падать на колени, – буркнула Лена. – Пряники будете? Маркус, тащи свою заначку, я знаю, что ты запасливый. Вы оба вели записи?

– До последнего дня.

– Можно будет прочитать? – спросил шут. Ну как же он пропустит такую возможность…

– Я писал по-эльфийски.

– Я умею читать на вашем языке.

– А разве ты не эльф?

– Я полукровка, Эвин. И вырос среди людей. Так что я считаю себя человеком.

– А какая разница? – убежденно сказал Кармин. – Эльф, человек, полукровка…

– Эльфы красившей, – сообщил Маркус, мачо, пребывавший в имидже деревенского простачка.!

Две недели Лена читала записи Эвина. Не потому что их было так много, а Лена совсем отучилась читать, с шутом невозможно было отучиться. Она не могла читать их подряд, без перерывов, и завидовала шуту, который мог. Начали они вместе, но через час Лена вскочила и малодушно сбежала в больницу к Ариане, учиться готовить разные противоядия. Только противоядия от Трехмирья не было. Даже читая, Лена чувствовала это отравление. Эвин писал почти бесстрастно, потому что к тому времени, когда он взялся за перо, эмоции в нем уже выгорели: это случилось уже после ухода эльфов. Вначале он описывал войну. Сухо. Количественно. Взглядом солдата. Ну да, он воевал, ненавидел эльфов, убивал эльфов… насколько мог. У них получалось лучше. Эвин был десятником, потом дорос до сотника. Видел многое. В частности, он был одним из тех немногих счастливцев, которым удалось увидеть огненный вихрь Гарвина и выжить: ему повезло, он и его лучники как раз заходили с тыла, чтобы захватить отчаянно сопротивляющихся эльфов врасплох, и он поднялся на холм, чтобы изучить пути возможного нападения.

«Эльфов было немного, десятка полтора. Конечно, я имею в виду живых. Мертвых было намного больше, я не считал их. И все равно я удивился, потому что мне казалось, что нам противостоит целая армия. А был это отряд не больше моего. Наверное, они были все маги, потому что я видел невозможное: стрелы разлетались веером и с такой силой, что пробивали насквозь всадников в тяжелых доспехах, словно были они не из закаленного металла, а из тонкого полотна. Они бросали огненные шары и осыпали наши войска дождем ледяных игл, сминавших шлемы, словно бумагу. И все равно их было совсем немного, просто позиция у них была хорошая, пройти к этому городу можно было только здесь, между трясинами и холмами, которые эльфийские маги превратили в горы зыбучего песка. Тот холм, на который удалось пробраться нам, располагался довольно далеко, но я всегда обладал острым зрением и взял с собой лучших лучников и арбалетчиков. Первым же залпом мы должны выбить этих эльфов, потому что иначе любой из них просто поджарит нас на этом холме. До этого мы должны их изрядно проредить. Я дал команду стрелкам и сам вскинул арбалет. Каждый должен был выбрать эльфа, чтоб не все в одного стреляли. Впрочем, нас было все равно по три стрелка на одного. Кто-то да попадет. Я выбрал одного, приметного: его остальные слушались, должно быть, командир или великий маг. Но пока я выцеливал своего эльфа, случилось что-то непонятное: остальные, стоявшие кругом около него, вдруг начали падать на землю, корчась в смертных судорогах, а этот все стоял да смотрел на них. Я подумал, что подоспели наконец маги, они ж, известно, всегда являются, когда исход битвы ясен, довершат начатое нами, а победу, само собой, себе приписывают, а что полегло людей тысячи – это им без разницы. Ну да все равно лучше поздно, чем никак, да и нам легче: когда пять десятков в одного стреляют, убьют непременно. Мы ж его ежиком сделаем, какой бы великий маг он ни был, все одно смертен. Одно счастье: умирают и эльфы, если им в глотку попасть или в сердце. Только вот сердце у них посередине, грудной костью прикрыто, трудно пробить с такого расстояния. Но ведь и в кишках стрела или в легком болт – удовольствия мало.