— Ммм… Захватить мир?

— Ну, для примера пойдет. Хотя нет, сам я не хотел бы захватывать мир, это уж больно хлопотно для меня. Лень. А вот сделать что-то на благо захвата — это пожалуйста. Ну, и смотря какого захвата, конечно. Если для того, чтобы все человечество поработить — то я лучше с другой стороны, но тоже не на первой роли. Первая — она слишком хлопотная.

— А для чего еще захватывают мир, если не для порабощения? — Скептически усмехнувшись, чтобы скрыть торжествующую улыбку, спросил Черканов.

— Как зачем? Чтобы изменить! — Владимир откинулся на спинку стула, закинул руки за голову, и мечтательно уставился в потолок. — Только представь себе, сколько всего можно было бы сделать прекрасного и умного, если бы были возможности.

— Возможности из ниоткуда не берутся. Но знаешь… мне почему-то кажется, что это не совпадение, — Олег резко выпрямился и внимательно посмотрел на собеседника, в светлых глазах горел азарт. — У меня комната оказалась свободна, а тебе пришлось из своей уйти. Я вышел в этот коридор, ты согласился пойти ко мне. Разговор, опять же… с чего мы там начали?

— С несправедливости нашего ректора.

— А теперь говорим об изменении мира. И ведь ты хотел бы его изменить, не так ли?

— Блин, а я тебе о чем толкую уже сколько времени?

Олег посерьезнел.

— Понимаешь, ты не первый, с кем я говорю на такие темы. Но стоило представить все негативные стороны такой работы, как они смеялись: мы же не всерьез!

Владимир немного помолчал. Он чувствовал, что разговор перестает быть шутливым.

— Знаешь, если бы мне предложили захватывать мир, я бы…

— Подожди, — перебил Черканов, его взгляд стал серьезным. — Захватывать мир — это как-то слишком пафосно и громоздко. А вот свергнуть тайно или явно власть, и самим встать во главе страны или создать свое государство — это вполне, вполне… реально.

Взгляды юношей скрестились. Повисла тишина.

— Ты серьезно это все говоришь? — тихо спросил Левтанов.

Олег медленно кивнул.

— Хм… Мне нравится это предложение.

Это был старый, постройки периода посткатастрофы дом в десять этажей, с покатой коньковой крышей и искрошившейся от времени метровой оградкой вдоль края. Еще не самая окраина — но близко. Дом в ближайшее время предполагался под снос — просто потому, что иначе грозил рухнуть, погребя под обломками не только жильцов, но и районную школу, и недавно построенные на месте такой же древней громады новенькие семиэтажные корпуса. Старый дом понимал, что его ждет в ближайшем будущем, он видел, как специальные машины растаскивали на куски его погибшего собрата, но он не сожалел ни о чем. У него был друг, даже старше его самого, который иногда сидел на коньке крыши и тоже думал о чем-то своем. Дом любил, когда его друг приходил к нему, хотя и подозревал, что тот даже не догадывается о благодарности, обращенной к нему обветшалым, готовым развалиться зданием.

Сегодня ночью дом выглядел со стороны очень странно. Словно кто-то очень наглый и любящий пошутить украл с благородного особняка в центре города статую и каким-то загадочным образом переместил ее на крышу окраинного старика. А статуя была удивительная, тончайшей работы: даже за облепившим ее мокрым декабрьским снегом можно было разглядеть слегка напряженные мышцы спины и груди, детально проработанные неизвестным мастером пряди длинных волос, и идеальные очертания распластанных крыльев.

— Если бы на то была моя воля, я бы тебя убил, — мертвенно-равнодушно произнес Теодор, глядя сквозь Косту. Крылатый тысячный раз проклял отсутствие Кейтаро-дону, который смог бы объяснить причины, понять мотивы, и четко означить последствия. Теодор же, раздосадованный своим промахом при прошлой встрече — не смог обмануть Косту и прикинуться действительным членом Братства — теперь получил возможность отыграться. — Я помню, как ты умолял дать тебе второй шанс, дать тебе возможность искупить содеянное — и я вижу, как ты это искупаешь. Я не говорю даже о том, что ты позволил постороннему человеку увидеть крылья. Но ты посмел прикоснуться к женщине, и не просто прикоснуться! А если бы ты не сдержал свои инстинкты и тайные желания? Если бы ты убил ее, как убил десятки девушек до нее?

Коста сжимал кулаки, стискивал зубы и молчал. Возразить было нечего… то есть, было что, но он прекрасно знал, что Теодор подобное назовет ничем иным, как желанием оправдать собственное преступление. Он не сумеет понять, что тогда в мыслях крылатого не было ни единого намека на то, что было раньше, больше того — он с превеликим наслаждением убил бы любого, кто посмел бы обидеть ее…

— Если бы ты знал, как мне хочется сейчас тебя уничтожить! — прошипел немец, с ненавистью глядя на крылатого. Коста покорно снес этот взгляд и принял обращенную к нему ненависть. Он понимал, что Теодор вправе. Но в то же время он знал, что страшнее, чем он сам себя карает, его не покарает никто.

— Довольно, Теодор, — негромко проговорил он, поднимая безразличный взгляд. — Жить мне, или умереть — решать не тебе. Потому давай перейдем к делу. Три месяца прошло. Ты нашел того, кто по твоему мнению сумеет заменить Братство и выполнять в полной мере его первоначальную функцию?

— Да, нашел. Но его следует подготовить — юноша на многое способен, но еще слишком неопытен и слишком мало повидал, хоть судьба его и не из легких.

— Хорошо. Я согласен ждать. Но пока ты не докажешь мне его способность взять на себя ношу, изначально полагавшуюся Братству, я не стану их уничтожать.