— Быстро ты у меня выросла, — наконец покачал он головой и погладил девушку по руке.

— Неправда, — Лера зарылась носом в колючую серебристую бороду. — Я еще ма-аленький-ма-аленький лисенок.

— Ты давно уже взрослая девка, — не поднимая глаз, с грустной усмешкой отозвался тот. — И кусаешься не хуже волка.

— Р-р-р! — довольная, что деда отпустило, шутливо зарычала Лера.

— Ладно, засиделись мы чего-то… Утро вечера мудренее, — сдвинув к центру стола опустевшие кружки, Ерофеев чмокнул скинувшую калоши Леру в макушку и пошаркал на свою половину, прикрыв за собой дверь.

— Спокойной ночи, — расстегнув пуговку и тихонько звякнув короткой молнией, Лера качнула бедрами, вылезая из джинсов.

Она забралась на свой матрац и укрылась одеялом, свернулась калачиком, поджав ноги.

Опять ему нагрубила. Глупый, дурацкий язык! Но при одном упоминании о свадьбе внутри у девушки все мгновенно воспламенялось от злобы и омерзения. Она открыла глаза и, повернув голову, посмотрела на чудесный подарок одинокого охотника, который по-прежнему источал сладковатый дурманящий аромат. Устав ворочаться в бесполезных попытках уснуть, Лера вылезла из-под одеяла и подошла к столу. Диковинное растение медленно засыпало, складывая мерцающие лепестки в бутон. Лера забралась на стул и, подобрав ноги, уперлась подбородком в острые коленки. Мерцание лепестков волшебными искорками отражалось в ее глазах.

— Ты чего колобродишь, отбой два часа назад был, — в комнату заглянул Ерофеев, спросонья трущий глаза.

— Еще немного, деда, — не отрываясь от цветка, тихо попросила девушка. — Он закрылся почти.

— Насмотришься еще, — проворчал Ерофеич, пряча широкий зевок в кулак. — И так на плантации больше всех вкалываешь, вон, на лице одни глаза остались…

Большущие зеленые Лерины глаза, чуть прикрытые рыжей челкой, были предметом восхищения всей мужской половины убежища.

— Да ладно, — стушевалась девушка, но тут же, оглядев себя, заявила со всей непосредственностью юности: — Я нормально выгляжу. Не хуже других.

— Нормально, — с отеческой укоризной покачал головой снова зевнувший дед. — А ну-ка быстро спать!

В коридоре за стеной послышался неразборчивый гомон. Раздалось несколько коротких фраз, будто отдавали приказы, и дверь в комнату без стука распахнулась.

— Фу-у, чем это у вас… дезинфекцию, что ли, устроили? Да не суетись ты, Лерка, я не смотрю, — загремел с порога заспанный начальник безопасности, за спиной которого по коридору мельтешил возбужденный народ.

— Женя, в чем дело? — сразу насторожился дед.

— Птах! — мужчина оглянулся в коридор и понизил дрожавший голос. — Он их главного порешил!

Как это обычно и бывает, простое недоразумение, пропущенное через множество словоохотливых языков, разрослось до размеров смертоубийства. Птах действительно пробрался в отведенное гостям помещение в дальнем конце бункера, но не хотел никого убивать. Его целью был прислоненный к стене рюкзак Ежи, туго набитый морскими картами. Аккуратно сложив из них кучу прямо на полу, прикрытом стертым ковром, Птах благоговейно поднес дрожащее пламя карбидки к распечатке фрагмента Антарктики. По счастью, тот был запаян в целлофан и никак не хотел заниматься, а лишь добавлял в воздух помещения специфический привкус горелой химии. Вот на этот запах и прибежал завалившийся было спать Ежи.

Когда Ерофеев и Евгений Сергеевич прибежали к месту происшествия, дерущихся уже разняли.

— Вот, тут два деятеля свалку затеяли, — объяснил ситуацию рослый оружейник Азат, могучими руками поддерживающий за шкирки насупившихся драчунов.

Под левым глазом Ежи набухала длинная царапина, в то время как Птах обиженно размазывал по бороде и усам сочащуюся из носа кровь.

— Этот ваш юродивый пытался карты поджечь! — начальник калининградского отряда злобно ткнул в Птаха пальцем.

— Без карточек-то дорога трудная, неисповедимая, — обиженно мычал всхлипывающий старик. — Не зная пути, до цели не дойти. Нельзя плыть, нельзя!

— Да этим документам цены нет! — выкрикнул ему в лицо Ежи. — Без них мы ничего не сделаем! По морю вслепую идти — что акулам в зубы!

— Слепые, слепые, — снова утерев кровь, улыбнулся Птах. — Ионы во чреве китовом.

— От них жизни людей зависят! — брыкнулся в мертвой хватке Азата Ежи. — Жизни, понял? Слышишь, ты?!

— Перестаньте шуметь, — примирительно поднял руки Ерофеев. — И примите наши извинения. Кто ж знал-то, что Птах такое выкинет…

— Извинения! — пробурчал нахохлившийся калининградец. — Таких в изоляторах держать надо!

— Юра, распорядись, — кивнул своему помощнику Евгений Сергеевич.

Азат отпустил противников, и несколько рослых парней из местных живо скрутили старика, который и не думал сопротивляться.

— Ты, дед, извини, — сказал Ерофеев, — но нам конфликты с гостями не нужны. Придется тебе в одиночке посидеть.

— Посидит, посидит пташка в клетушке, — покорно забормотал уводимый по коридору старик. — Нахохлилась, знай, перышки чистит. Один к одному. Один к одному.