Шрифт:
Убедившись в непригодности «кормящей машины», директор приказывает попросту ускорить темп работы. Однообразный труд и бешеная скорость конвейерной ленты сводит Чарли с ума. Он пляшет как фавн, он принимает пуговицы на женском платье за головки болтов, он обливает мазутом мастеров, полицейских и санитаров. Его запирают в сумасшедший дом… Он выходит оттуда здоровый, но безработный.
Бродя по улицам, Чарли поднимает упавший с грузовика для перевозки огнеопасного груза красный флажок. Позади него собираются демонстранты. Полиция решает, что Чарли их вожак, и его арестовывают. Он попадает в тюрьму, которая похожа на знакомый ему завод, но более комфортабельна. После освобождения Чарли нанимается рабочим на верфь и там спускает на воду недостроенный корабль.
Став снова безработным, Чарли всячески добивается, чтобы его арестовали; в тюрьме у него по крайней мере будет кусок хлеба и крыша над головой. В тюремной машине он встречается с «девчонкой» (Полетта Годдар), которая могла быть старшей сестрой Гавроша. Ее арестовали за то, что она стащила булку. Чарли влюбляется в девушку и вместе с ней удирает от полицейских. Они поселяются в кое-как сколоченной из досок и фанеры хижине на берегу моря.
Безработный Чарли нанялся ночным сторожем в универсальный магазин. Там он исполняет перед своей подругой замечательные танцы на роликах. Но его принимают за вора, и он снова попадает в тюрьму. Его подруга тем временем находит работу: она танцовщица в третьеразрядном кабаре. Выйдя из тюрьмы, Чарли поступает в кабаре официантом и вечером исполняет песенку «Бегу я за Титиной». Но… появляется полиция с ордером на арест девушки. Чарли с любимой бегут из кабаре и уходят навстречу новым приключениям…
В «Огнях большого города» все было натянуто, как нить, которая вот-вот оборвется. Работая над «Новыми временами», Чаплин ослабил напряжение и в игре и в повествовании. Поэтому кое-кто упрекал фильм в «рыхлости» и «бессвязности». Эти критики не нашли или не захотели искать ведущей нити «Новых времен». Вторая часть казалась им (несмотря на счастье взаимной любви) неудавшейся именно потому, что в ней отражена жизнь миллионов безработных.
Если бы Чаплин хотел придать своему фильму драматическое развитие, ему достаточно было поменять местами первую и вторую части. Он показа, бы сначала, как Чарли ищет работу, но настоящей работы нигде не находит. Потом герой поступил бы на большой завод и сошел бы с ума от работы у конвейера. А в заключение он поднял бы красное знамя…
Легко представить себе, какая кампания поднялась бы немедленно против «Новых времен», если бы фильм кончался этой сценой! «Большая пресса» вспомнила бы прежние высказывания Чаплина и широко использовала бы болтовню какой-нибудь Мэй Ривс, которая писала, будто Чаплин вполне серьезно уверял ее, что «вскоре весь мир станет большевистским. И Англия, и другие страны. А меня выберут президентом Британской Советской республики…»
Не стремясь в своем фильме к строгой драматической конструкции, Чаплин ввел в действие множество дивертисментов и «вставных номеров». В течение первого получаса он с предельным драматическим напряжением изложил центральную проблему «Новых времен». А потом он словно пытается при помощи смеха и клоунских выходок заставить зрителей позабыть о своей дерзости.
Все эти уловки привели, как мы видели, к тому, что часть прессы стала умалять значение «Новых времен», изображая Чаплина старомодным безобидным стариком, который одержим воспоминаниями о былых успехах. Однако другая, наиболее реакционная часть американской прессы писала иначе: «Чаплина упрекают в том, что никогда еще он не был так резок, так строптив. Находят, что нынешнее его политическое направление совсем близко к коммунизму. Ему не прощают того, что он яснее, чем когда-либо, заявил себя врагом крупных промышленников и полиции».
Во Франции это утверждение было подхвачено Андре Антуаном, который до 1900 года был одним из крупнейших французских театральных деятелей, а кончил свою карьеру как посредственный кинокритик.
«В этом фильме, — писал он в «Ле журналь», — чувствуются скрытые намерения создать сатиру с привкусом большевизма».
Пьер Лепроон (у которого мы заимствуем эту цитату) возражал Андре Антуану, разбирая основной эпизод фильма — тот, где Чаплин поднимает красное знамя:
«Если Чарли похож в этой сцене на вожака демонстрации, то сам он об этом и не подозревает. С грузовика упал сигнальный флажок. Чарли из любви к порядку… бросается за машиной, чтобы положить флаг на место, — и этого оказалось достаточно, чтобы группа демонстрантов увидела в этом флажке знамя, а в Чарли — вождя.
Кто нам докажет, что Чаплин не издевается здесь над доверчивостью бедных парней, даже пе предполагающих, что тот, кто несет знамя и ведет их, не только не подозревает об их существовании, но и сам не знает, куда он идет?»
Но у Чаплина нельзя найти ни одного высказывания, дающего повод для подобного толкования, хотя враги Чаплина настойчиво требовали, чтобы он критиковал вождей, несущих красное знамя, или насмехался над «бедными парнями», которые за ним следуют.
Как бы там пи было, пресса Херста, Уолл-стрита и доктора Геббельса одинаково поняла глубокий смысл, заложенный в фильме «Новые времена». В Соединенных Штатах, особенно вне Нью-Йорка, фильм подвергся резкой критике; доходы он приносил сравнительно скромные. С большим успехом «Новые времена» прошли только в Европе: в Париже, в Лондоне и особенно в Москве.
В нацистской Германии фильм был запрещен цензурой. Доктор Геббельс приказал своему представителю в Париже возбудить против Чаплина дело по обвинению в плагиате. В 1933 году гитлеровский министр пропаганды с согласия германского крупного капитала взял на себя управление немецкими кинематографическими трестами. Одна из парижских студий была заграничным филиалом немецкой кинокомпании «Тобис». Эта компания выпустила в 1932 году, то есть еще до гитлеровского переворота, фильм Рене Клэра «Свободу — нам». В своем фильме французский режиссер ставил проблемы безработицы и механизации труда. Можно было в этом очень индивидуальном фильме обнаружить плодотворное влияние Чаплина. Рене Клэр, преклонявшийся перед гением Чаплина, писал о нем в 1931 году: