Не успела она завязать пять или шесть пакетов, как к люку подошел один из штурманов, кивнул ей и ушел.

— Вы пока обойдетесь без меня? — обратилась девушка к рабочим. — Мне нужно ненадолго отлучиться.

— Обойдемся, — ответил Карл.

Девушка ушла, и полчаса мужчины сами завязывали мешки. Пришлось крепко поднажать, они еле успевали своевременно готовить свои пакеты.

От зерна поднималась пыль, ею покрылось лицо, во рту пересохло, а спина совсем одеревенела.

Время от времени товарищи менялись: пока один насыпал, другой немного отдыхал, поддерживая мешок.

Через полчаса девушка возвратилась.

— Ну, Анныня, как успехи? — насмешливо спросил ее кто-то из мужчин, работавших на другом конце,

— Это мое дело.

— Хорошо американцы платят?

— Тебе какое дело?

От нее попахивало водкой, и она избегала смотреть в глаза товарищам. Конечно, она была молода, с румяным круглым лицом, с толстыми икрами… Американцы смотрели на ее ноги, и это было все, что их интересовало в Риге.

Анныня вязала мешки не более получаса, как у люка опять показалось чье-то плотоядное лицо. Кивнуло и исчезло. Анныня оставила работу и пошла наверх.

— Я ненадолго, у меня там дела, — сказала она.

Опять друзьям пришлось поднажать, чтобы не отстать. Один за другим они хватались за лопату, спины их взмокли от пота. А Анныня опять пропадала полчаса, вернулась покрасневшая, и от нее еще сильнее пахло водкой.

— Хочешь выпить? — спросила она Карла, протягивая ему бутылку.

— Спасибо, сейчас не хочется. Где ты достала?

— Не спрашивай, где достала. Бери, когда дают.

— Не нужно.

— Ты какой-то баптист. А ты, наверное, не откажешься? — обратилась она к Волдису.

— Спасибо, девушка, я тоже не хочу.

— Какие же вы мужчины, если боитесь выпить? Я вас считала не такими. Может, потом выпьете?

Она даже приуныла: вероятно, думала порадовать товарищей этим маленьким угощением, а они отвернулись от него, как от чего-то постыдного.

— Дай другим, может, они выпьют, — сказал Карл.

— Это верно. Ребята, кто хочет полечиться?

Во всех углах жадно облизнулись. Конечно, все они с удовольствием попробуют американский гостинец.

Прошло около часа, девушку никто не вызывал. Она прилежно работала. Кругом начались разговоры. Рабочие старались перещеголять друг друга в бесстыдных остротах, осыпая друг друга и в особенности женщин самыми грязными ругательствами.

Волдис прислушивался и не мог понять, откуда брались эти потоки цинизма.

Самыми отъявленными циниками оказывались молодые парни.

Но безобразнее всего выглядело, когда старые, седые рабочие тоже отпускали какую-нибудь сальность, после чего долго смеялись над собственным остроумием.

Волдис представил себе Лауму в этой компании и содрогнулся. Казалось ужасным, что люди могли быть такими. И эти грубые рабочие — не единственные в своем роде и даже не самые грубые. Франты в цилиндрах, с застывшей улыбкой на лице и моноклем в глазу обладают куда более извращенной фантазией.

Женщины, выслушивавшие в пыльном трюме похабные замечания рабочих, не краснели. На дерзость они отвечали дерзостью, но каждое непристойное слово звучало в устах женщин в десятки раз отвратительнее.

Молодая румяная девушка, вязавшая мешки Волдиса и Карла, в карман за словом не лезла. Казалось, мужчины, задававшие ей двусмысленные вопросы, делали это намеренно, испытывая ее выдержку. Но Анныня оказалась неутомимой. Она знала не меньше парней. Когда через час в люке появилось лицо очередного американца, она показала всем нос и поднялась наверх.

«Видите, ухожу. Вы догадываетесь, куда я иду, но это не ваше дело!»

Она была не единственной женщиной, на которую зарились янки. В каждом трюме находилась приятная особа женского пола. Штурманы, матросы и кочегары делали им знаки, позвякивали монетами.

Во время обеда рабочие расхаживали по палубе и коридорам парохода, восхищались машинами, вдыхали вкусные ароматы камбуза и рассматривали татуировку на руках кока-китайца. Из всех кают доносился женский визг, ревели грубые басы янки, звенела посуда и хлопали пробки. В редкой каюте не было женщин. Истомленные «сухим законом» янки пили пиво, вино, водку. Пили много и угощали женщин, кормили их бифштексами.

«Что толкает их на это? — думал Волдис о женщинах, продававших себя с таким спокойствием. — Может быть, они считают это особым видом работы? Такой же, как шитье мешков, подметание мусора или варка обеда? Если бы они не занимались ничем, кроме проституции, — другое дело. Но это не лентяйки, продающиеся на улице, чтобы не трудиться. Они ведь выполняли тяжелую физическую работу и охотно работали бы каждый день.

— Зачем они это делают? — спросил он Карла.

— У янки есть доллары… — угрюмо ответил Карл. — Для этих женщин доллар — целое состояние. Не ради удовольствия они бегают в каюты иностранных моряков.