Шрифт:
Север на секунду запнулся и допел:
…Да батьки Лешего да мы работнички…Я кинул в него веткой, но не нарушил общего настроения – посыпались славянофильские реплики:
Эх, да жись наша поломатая…По лесам да буеракам, ровно волки, рыщем…Нет у нас, сирых, хучь норы какой…Ой, Русь-матушка, что ж ты к нам да так неласкова…– Счас бы кофе с булочкой, да на печку с дурочкой, – не в тему ляпнул Сморч, и, когда все отсмеялись, Север опять затянул знаменитую:
Пусть нету ни кола и ни двора —Зато не платят королю налогиРаботники ножа и топора,Романтики с большой дороги!А все разухабисто грянули припев:
Не же-ла-емжить, эх,по-другому!Не желаем жить по-другому!Ходим мы,По краю ходим мы,По краю ходим мы, по краю —Род-но-му-у!!!– Север! – Вадим под общий смех осторожно рванул на груди ковбойку, уткнулся лицом в плечо улыбающегося Игоря и замотал головой: – Пой, Север! Песен хочу!!! Потешь душу мою больную!!!
Нам лижут пятки языки костра.За что же так не любят недотрогиРаботников ножа и топора,Романтиков с большой дороги?! [10]И под общий припев Саня начал жонглировать взятой у Сморча финкой.
Допели песню. Потом Игорь Северцев помахал рукой, сел удобнее, опершись спиной на притащенный сухой пень и задумался. Это означило, что сейчас он будет петь серьезное; примолк даже неугомонный Бэн. Потом Север поднял голову, обвел нас блеснувшими глазами…
10
Музыка Г. Гладкова, слова Ю. Энтина.
11
Слова и музыка А. Макаревича.
Девчонки оставили после себя в бане чистоту и порядок с остатками пара, который некоторые любители начали тут же нагнетать вновь и преуспели в этом (дверь мы поленом закладывать не стали, хотя в предбаннике девчонки стирали наши и свои вещи).
Я сам парилку всегда терпеть не мог. В ней у меня возникало ощущение, что уши плавно сворачиваются в трубочки, из которых со свистом начинает выходить пар. Я забился в уголок и занялся тем, для чего всегда использовал баню, – мытьем, хотя чан с горячей водой приходилось искать на ощупь. Похоже также, что кто-то озаботился надрать березовых веников, а когда такая штука оказывается в руках у некоторых товарищей – в них пробуждаются садистские наклонности. Я уже имел возможность в этом убедиться.
К счастью, пятнадцати парням в банной пристройке было тесновато, не развернешься, что и ограничивало творческую свободу. Поэтому все шло спокойно. Даже вениками пользовались лениво-индивидуально, по временам передавая их из рук в руки, как фляжку со спиртом где-нибудь в окопах. Кто-то высунулся в предбанник и доложил, что девчонки ушли – несколько человек тут же выбрались наружу, но большинство остались сидеть, отдуваясь и вяло болтая. Я, почувствовав, что жара отхлынула, перебрался на одну из лавок и постарался окончательно расслабиться. Нет, а ведь и правда – почему бы не зазимовать тут? Назовем нашу стоянку Москвой, будем дружить домами с этими соседями, сколько их тут?..
– Вадим! – с усилием выбрался я из дремоты. Он обнаружился рядом со мной. – Слушай, – сказал я, подталкивая ногой облезший веник, – завтра возьми человек пять и сходи туда… ну, к тем, которые подальше, на юго-запад.
– А ты, соответственно, пойдешь к тем, кто поближе, – проницательно заметил Вадим.
– А то как же, – я зевнул и как следует потянулся. – Должны же у меня быть привилегии… Спецпаек там, путевка на курорты… Желтые штаны. Все такое.
– Орден Сутулого с закруткой на спине, – добавил Вадим. – Ладно. Схожу, только высплюсь.
– Это хорошее намерение. – Я начал отжимать волосы. – Полотенчико не помешало бы… Ладно, как ты говоришь. Пойду я. Старость не радость. Еще и петух не кукарекал, а уже в постельку охота…
Я прошлепал по полу к выходу, осторожно высунул нос. Точно, в предбаннике никого не было, как, впрочем, не было и нашей одежды. Зато лежала стопка одеял. Замотавшись в одно, я вышел наружу.
Выстиранные вещи были развешаны на краю крыши. Я хмыкнул и направился к балку, в окнах которого уже не было света.