Ханс продолжил, словно не слышал ее. Он пытался передать словами все те мысли, что мучили его прошедший год.

— Возможно, именно потому, что я так мало имел в прошлом, я переоцениваю свое нынешнее положение. Никогда в жизни я не получал столько внимания. Если бы я взглянул на то время, когда бедным мальчиком приехал в Копенгаген с одним лишь узелком, я бы сказал: «Теперь у меня есть все, чего только можно пожелать!»

Ироничная улыбка слегка скользнула по губам Ханса Кристиана.

— Не знаю, что тому причиной. Мое ли признание за границей или деньги, которые я трачу на парикмахера и портного. Но это чего-то стоит. Должно стоить!

Возникла пауза, наполненная напряжением, которое чувствовали оба. В серебряном свете луны лицо Иенни казалось бледным.

— А разве вы не добились всего, чего хотели?

— Нет, — его голос был таким тихим, что у Иенни возникло сомнение, ответил ли он ей или нет.

— Вы ожидаете невозможного? Никто не может надеяться иметь все на свете.

— Мне нужен всего лишь дом!

Вот он и сказал. Теперь будет проще.

— Я хочу, чтобы у меня была жена, которая ходила бы со мной по воскресеньям в церковь, и маленькая пухленькая дочка, сидящая у меня на коленях, пока я ей рассказываю сказки. Разве это невозможно?

— Кто бы мог подумать, что великого поэта посещают такие домашние мечты? — непринужденно спросила Иенни.

— Кто бы мог подумать, что поэт может быть таким одиноким?

— Я часто тоже бываю одинокой.

— Но у вас есть семья, на которую вы всегда можете положиться! А у меня нет никого. У меня много друзей, я много путешествую. Но у меня нет очага, у которого я мог бы остановиться. У моих сказочных детей есть свои дома и семьи, а у меня, их отца, нет ничего.

Иенни решила, что как раз пришло время сменить тему.

— Вы прочитаете завтра «Калоши счастья», Ханс? Вы обещали. Но мы были так заняты…

— Я никогда не бываю слишком занят для вас. Все мои истории предназначены вам, Иенни.

Рука девушки рванулась к горлу, но ей удалось произнести довольно обыденным тоном:

— Дорогой Ханс! Какой же вы хороший друг!

Он начал двигаться по длинному подоконнику в

ее сторону, пока не оказался так близко, что она смогла увидеть, как бьется венка у его виска.

— Иенни, разве вы никогда не думали обо мне больше, чем о друге? — Его глаза умоляли ее, как глаза щенка, просящего убежище.

В горле у Иенни пересохло. Но она должна сказать это, должна.

— Почему же, думала.

— Вы думали! Вы давали мне это понять! Вы пели для меня и плакали над моими историями, и позволяли мне делиться с вами всеми моими мечтами и надеждами!

Девушка отодвинулась подальше в свой угол.

— Но я бы сделала то же самое и для своего брата, Ханс.

— Вы хотите сказать…

Ее последующие слова были словно пинок маленькому потерявшемуся щенку.

— Я люблю вас и всегда буду любить. Но каждый из нас должен идти своей дорогой.

— Но если вы любите меня…

— Как самого близкого друга, но не больше.

Ханс долго смотрел ей в глаза, пока до него не

начало доходить, что она имела в виду именно то, что сказала. Его стало охватывать состояние отчаяния, которому он раньше так сильно был подвержен. Но внезапно ему пришло в голову, что он больше не тот бедный мальчик, которого каждый мог легко отвергнуть. Теперь он был мужчина. Великий мужчина. Приступ протеста заставил его вскочить на ноги.

— Иенни, вы должны пересмотреть свой ответ! Вы не понимаете, что я вам предлагаю! Мир принадлежит мне, и я кладу его к вашим ногам!

Девушка горделиво вскинула голову. И она уже не была больше дитя Иенни, теперь она была фрекен Линд, королева.

— Я сама завоюю для себя мир!

— Иенни, подумайте, чего мы можем достичь вместе!

— Мы должны быть самодостаточны. Я никогда не выйду замуж. Моя музыка — это все, что мне надо. Если бы у меня больше ничего не было, мне бы ее вполне хватило. Она требует принести в жертву всю мою жизнь, мою женственность, все мои женские амбиции. А иначе и быть не может. Мы с вами неординарные люди. Я понимаю это, а вы нет.

Ханс снова оказался в тени.

— Я прошу только отдать, а не принять!

Иенни встала. Несмотря на ее небольшой рост,

она казалась величественной и преисполненной достоинства.

— Человечество мне может дать очень немного. Я никогда ни в чем не нуждалась и ни у кого не просила помощи. Даже петь я научилась благодаря тому, что вложил в меня Бог. Я пела как птицы в небе. Только не думайте, Ханс, что я впала в тщеславие. Я только знаю то, что я должна делать. Я была бы очень глупа, если бы не знала.