Ханс осторожно закрыл за собой дверь. Ничто не нарушало тишины. Для его земляков это место было священным. И даже крестьяне, приходившие сюда, старались говорить как можно тише, чтобы не нарушить царящего покоя внутри маленького дома. Он сделал шаг в направлении кресла, которое стояло напротив стула возле камина, но внезапно остановился. В комнате был кто-то еще, женщина лет семидесяти, с ног до головы укутанная в черное. Она стояла у окна, молча глядя на него. Ханс слегка поклонился.

— Я думал, что здесь не будет никого в такой час, — сказал он. Затем, заметив, что женщина направилась к двери, добавил: — Не уходите, мадам. Теперь этот дом общественная собственность.

— Вы пришли сюда отдохнуть, герр Андерсен, — заметила женщина. В ее голосе было что-то знакомое, и Ханс стал внимательно разглядывать ее. Она продолжала: — Признание Оденсе утомило вас. Когда человек так велик, как вы, у него слишком мало времени для отдыха.

— Карен! — воскликнул он. — Карен, после всех этих лет!

В свете, падающем из окна, он увидел, что она улыбается.

— Удивлена, что вы вспомнили меня.

— Я никогда не забывал тебя, Карен, — ответил он, но она прервала его:

— Не утруждайте себя деликатной ложью! У меня не было намерения встречаться с вами или даже позволить вам увидеть меня. Я не думала, что вы придете сюда, в это дом. А я хотела его увидеть.

Она пошла в направлении камина. От ее глаз не ускользнул ни один уголок маленькой комнаты.

— Я хотела войти в дверь, которая была всегда закрыта для меня. Это мой первый визит в дом нашей матери. Я хотела сесть у очага и постараться представить ту жизнь, которой я была лишена. Но в этом очаге нет тепла. Он украшен цветами так, словно вы уже умерли! — Она сорвала белый бутон и бросила его на пол.

Ханс содрогнулся, но постарался ответить вполне любезно:

— Они не это имели в виду. Старый дом стал святым местом.

Карен повернула к нему свое белое холодное лицо.

— Великий сын возвращается в Оденсе по специальному приглашению города, ему устраивают торжественную встречу с шествием и песнями, и епископ читает речь о чудесном мальчике, который столь многого сумел добиться. Тот самый епископ, который в свое время не хотел пускать тебя на занятия по подготовке к конфирмации! Бургомистр подхватывает слово, выступая с другой речью, превознося тебя до небес, гордясь, что он твой друг. Он, наверное, забыл, что однажды помогал забрасывать тебя камнями на улице, потому что все говорили, что ты такой же сумасшедший, как и твой дед!

Ну, вот оно, это ужасное прошлое, которое он пытался забыть весь день. Когда Ханс поступил в класс для подготовки к конфирмации, он помнил, как недобро смотрел на него епископ. Он вспомнил бургомистра, который тогда был еще мальчишкой, его грубый, ненавистный взгляд. Ханс опустился на верстак башмачника.

— Я тоже забыл, — попытался ответить он. — От птичьего двора до лебединого озера очень длинный путь.

— Возможно, не такой долгий, как ты думаешь. Что ты приобрел с тех пор, как лежал в этой кровати маленьким безволосым существом, издающим громкие крики, которые тщетно пытался успокоить твой отец? Ты поднял шум во всем мире, это точно, но что тебе-то это дало?

Ханс поднял голову.

— Я получил знаменитость, безбедное существование, верных друзей…

— А счастье?

Он не ответил. Карен рассмеялась:

— Всегда, когда я вспоминала о тебе, Ханс Кристиан, я видела тебя таким, как в тот день, когда умер король, когда судьба осмелилась отобрать у тебя то, чего ты так жаждал!

— Нет, я помню, что сказала старая гадалка: «Весь мир поднимет головы и будет смотреть за его полетом, а городок Оденсе, в котором он родился, будет больше всех в Дании гордиться им. Для него зажгутся фонари, и люди выйдут на улицы. Все высшие почести будут его!»

— Да, это сбылось, — согласилась Карен.

— Если бы я только знал, что думает об этом король! Все это может показаться ему глупым. Я не могу этого вынести!

— Значит, ты понимаешь, что я имею в виду! Для тебя нет счастья. Даже наивысший момент твоего торжества омрачен страхом перед тем, что думает об этом король!

— Я не отрицаю, — ответил Ханс, сделав рукой уставший жест. — Я никогда не был полностью счастлив. Когда я стремился к какой-то цели, я говорил себе: «Как только я ее добьюсь, я буду абсолютно счастлив». Но когда наступало это время, я был разочарован. Обязательно что-нибудь портило мою радость.

Карен села в кресло и скрестила руки на груди.

— Итак, ты вернулся в свой старый дом, все еще не испытывая счастья, все еще стремясь к какой-то недостижимой цели. Ну и как далеко ты зашел в конце концов? Годы сотворили странные вещи и с тобой и со мной, и все же ты остался таким же маленьким мальчишкой, который мечтал, как к нему в руки будут падать звезды. А мне никогда не были нужны звезды. Мне хватало куска хлеба и кружки молока, и я была счастливее тебя.

Ханс поднял голову и посмотрел на нее через мрак.