Она отключила телефон и звонок в дверь, днями напролет сидела в пустой, полутемной комнате и невидящими глазами смотрела в стену. Слезы кончились, и она уже не рыдала, а лишь постанывала, обхватив руками плечи и раскачиваясь из стороны в сторону, словно пьяная. Она потеряла счет дням и не знала, сколько времени прошло до того момента, когда в дверь громко забарабанили и голос соседа прокричал:

— Открой, Катерина! Я знаю, что ты дома! Это я! Открой, у тебя неприятности с дочкой. Телеграмма пришла от начальника лагеря…

Она бросилась к двери, распахнула ее и, вырвав из рук соседа серый бланк телеграммы, прочитала:

«Дозвониться не можем. Немедленно приезжайте. С Анжеликой неприятности. Срочно требуется ваше присутствие. М.С.Блохин».

— Почтальон принес, — пояснил сосед, — звонил, звонил, но ты же не открываешь. Вот он мне телеграмму и оставил… А я-то знаю, что ты просто звонок отключаешь.

— Что с ней? — воскликнула она, едва переступив порог кабинета начальника лагеря. — Жива?

В кабинете, кроме начальника, находились еще человек шесть. Все с удивлением посмотрели на нее: растрепанная, запыхавшаяся, с полубезумным взглядом.

— Это мать Анжелики, — пояснил начальник собравшимся, — жива она, Екатерина Семеновна, не волнуйтесь так. Мы контролируем ситуацию. Скажите, ваш муж приехал с вами?

— Нет, он… не смог… Что с ней? Почему такая спешка? Что это за странная телеграмма?

— Плохо, что вашего мужа нет, — вздохнул начальник лагеря, — он-то как раз мне и нужен в первую очередь… Я все расскажу вам, только сначала скажите нам, как мы можем найти вашего мужа? Он на работе?

— Должен быть на работе. Если же нет… Либо у матери, либо у друга… Мы больше не живем вместе. Он ушел от меня.

— Диктуйте телефоны его матери и друга, — сказал начальник, — дело не терпит отлагательств. Тут вот какое дело… Одним словом, ей все известно о вашей книге и… вашей судьбе.

Катерина глухо охнула и тяжело опустилась на стул.

— Я специально отправила ее в летний лагерь, — тихо сказала она, — чтоб… без нее… хотела потом… сама сказать…

— Видимо, кто-то из детей узнал об этом и рассказал ей, — сказал начальник лагеря, — вы знаете, что дети бывают иногда очень жестоки… Кажется, ее дразнили… Дети боялись и не хотели оставаться с ней на ночь в одной палате. А затем и родители подлили масла в огонь, устроив в моем кабинете несколько скандалов, некоторые из них вообще забрали детей из лагеря… Мы делали, что могли. До вас было не дозвониться… Она заперлась в одном из подсобных помещений, там, где хранится бензин… Рыдает, грозится поджечь. Мы вызвали психолога, ведем переговоры… Судя по всему, настроена она весьма решительно. К дверям приближаться опасно, а окон там нет. Милиция, психоаналитик, воспитатели пытаются ее уговорить, но… Слишком тяжелая эта травма для нее. У девочки шок… Она требует, чтобы приехал отец… Екатерина Семеновна! Что с вами? Вам плохо? Врача, быстро!

Она почувствовала, как пол под ногами вздыбился и вдруг резко ринулся куда-то вбок, перед глазами поплыла серая дымка, и она сползла со стула, лишаясь чувств…

В себя она пришла от запаха нашатыря. Застонала и с трудом открыла глаза, пытаясь оттолкнуть руку с пузырьком.

— Дышите, дышите, — скомандовал врач, — Игорь Дмитриевич, будьте добры, подайте мне со стола стакан с валерьянкой… Выпейте это, Екатерина Семеновна… У вас нервное и физическое истощение. Когда вы ели в последний раз?

— Не помню, — призналась она. — Анжелика! Что с Анжеликой?

— Пока без изменений, — сказал начальник лагеря, — вашего мужа мы разыскали, он срочно выехал сюда. Минут через тридцать приедет… А вам лучше пока прилечь. Доктор отведет вас в санчасть и…

— Нет! Я должна поговорить с дочерью, — сказала она, с помощью врача усаживаясь на стуле и растирая пальцами занемевшие виски, — я должна поговорить с ней… сказать, объяснить…

— Не надо, — покачал головой начальник, — это может вызвать самую нежелательную реакцию. Я не хотел вам говорить, но… она не хочет видеть вас. Требует, чтобы приехал отец и забрал ее.

— Я должна с ней поговорить, — настаивала Катерина, — я знаю свою дочь. Она любит меня. Она все поймет… Это же моя дочь! — закричала она. — Как вы не понимаете! Я все равно увижу ее! Она поймет! Она любит меня!..

Начальник лагеря вопросительно взглянул на одного из находившихся в кабинете мужчин: хорошо одетого, вальяжного, по всей видимости — психолога или крупного милицейского начальника. Тот пожал плечами и кивнул. Дескать, пусть попытается.

— Что ж, — вздохнул начальник лагеря, — только очень прошу вас учитывать ее душевное состояние.

Небольшой, выкрашенный в зеленый цвет домик был оцеплен милицией по радиусу метров в триста. Поодаль толпились зеваки, ожидали угрюмые пожарные и врачи «Скорой помощи». Детей не было видно, по решению начальства их увели на какое-то мероприятие, подальше от разворачивающейся трагедии.

— Она в дальней комнате, — указал начальник, — с правой стороны. Заперлась на ключ изнутри и забаррикадировала дверь мебелью. Можете говорить с ней прямо через стенку — все слышно. Домик дощатый, нежилой, стены тонкие… Только будьте благоразумны, Екатерина Семеновна, очень вас прошу.