– Не шевелись, я ее слышу!

– Да я не шевелюсь! Но как ты?… Тебе больно?

А, я не хочу говорить о своей бедной голове!.. Звукосниматель, вот что мне нужно!.. И немедленно!.. До меня долетают только отголоски!.. Крохи!.. Это смешно… не существует великой музыки без оркестровки!..

От боли в виске – к другой!.. Все это приключилось со мной! Вы меня извините!.. Я не собираюсь жаловаться… моя рубашка прилипла к спине… да!.. Я не хотел об этом говорить… какое кривлянье вся эта хроника: я!.. Я!.. Я!.. Европа погибла? Моя сорочка! Моя спина! Я!.. Туу-у-у-он! Туу! Туу! Тревога гнездится где-то… я пытаюсь воспроизвести мелодию… как я жалею, что обойден талантом!.. Туу-у-уш! Слушайте!.. Мне нужно другое ухо, то, что у меня осталось, вовсе не помогает мне слышать… может быть, на пианино, ощупью?… От одной клавиши к другой?… Позже в той дыре в Копенгагене у меня будет время, целых два года… там я сочинял великие симфонии, всегда в память о Ганновере, можно сказать, это были настоящие симфонии, и я их напевал самому себе… как сейчас, не разжимая губ… бру-ум!.. Бра-анг!.. Уу-у-г! Я был единственным, кто никому не мешал… охранники имели обыкновение… то время в дыре, два года, тюрьма К, Veslerfangsel… поскольку я находился в Дании, надо же было меня поместить куда-нибудь…

Теперь же тут, откуда я пишу вам, сквозь звучание пластинок я слышу ветер симфоний… я верю своим ощущениям, я не задаюсь вопросом… я слушаю, умолкаю… не хочу бормотать, как там, в заключении, Vesterfangsel… мне кажется, это пламенные танцовщицы, а не языки пламени, как там в Ганновере… мне говорили, я с ними не знаком… я знаю, где их студия – я поднимался туда два раза… три раза… ночью… я не светский человек, то, чего я не знаю, того я не знаю… несчастный всегда терзается сомнениями… он молчит… я молчу… особа высокородная не колеблется, идет напролом!.. Крушит!.. Отстаивает свое мнение, судит и рядит!.. И плевать ей, что вы можете о ней подумать! Светский человек ничего делать не умеет… но рожденный таким, каким он есть, судья всем, сама непогрешимость, высокомерие и всемогущество!.. Достаточно!.. Бормочите, чтобы никто вас не слышал!.. Он дунет, и вас больше нет!

Оставаясь все время там, откуда я вам все это пишу, я тяну первые три… допустим, четыре ноты с этого подобия платформы из черепков и строительного мусора… осколки настоящего, ставшего прошлым, возле Ганновера-Северного… там, должен признаться, у нас больше ничего не было… наши последние тряпки и заплечные мешки исчезли в этой стычке с врагами! Обвал, сотрясение, семь тележек, погребенных под лавиной кирпичей, рухнувших фасадов и балконных решеток из кованого железа!.. Ах, полнолуние! Эти картины и трагедии невозможно запечатлеть на фотопленке!.. Вы даже не представите такого на сцене!.. Вам говорят: Голливуд!.. Черта с два!.. Они не могли больше кичиться своими батальными сценами после того, что произошло… в действительности!.. Это было до такой степени страшно, что мне лично просто дьявольски нестерпимо глядеть на фотографии!.. Пересказывать, искажать! Да! Репродуцировать, фотографировать, портить! Мгновенно!.. Непредставимо то, что было!.. Тогда приукрасьте!.. Поэтизируйте прошлое, если вы в состоянии! Но кто отважится?… Никто! Ну, Гонкур!.. Там – конец мира!.. Всем и каждому!.. «Они больше не транспонировали»… Для чего организовывались крестовые походы?… Они себя транспонировали! С тех пор они предпочитают, чтобы их переносили на воздушном лайнере, с кондиционером, прямо на Голгофу… семь минут… и вы сфотографированы в «Гефсиманском саду»… Месье в качестве Иосифа… Мадам в качестве Марии… детки, бесподобные ангелочки… возвращение к аперитиву!.. С тех пор у каждого человека моторчик в заднице… идет, куда хочет, как хочет, без ног, без головы, он уже не что иное, как пустомеля, ветерок… он даже не пропадет без вести, это уже состоялось…

О, вы себе твердите: какой же нудный этот старый хрыч!.. Ну конечно, я намерен, я допускаю, я деблокирую свое желание и возвращаюсь к трем моим нотам… поспешно! Без жалоб… ради моей панорамы горящего Ганновера… вы понимаете, о так надо!.. До того, как тот кирпич настиг меня и сотряс мои мозги, у меня не было забот, я позволял себе напевать, вполне сносно, срываться на высоких нотах, играть на тромбоне неизвестно как, я не искал музыки… но тогда, волей-неволей, она мне стала необходима!.. Я бы даже сказал, одна мелодия… поверьте в это! Не имеющий специального образования, не наделенный талантом, вынужденный подбирать крохи… другая беда! Мои трости!.. Утеряны в этом идиотском взрыве… когда все обрушилось, даже фасад… полагаю, я не совсем уверен.

– Фелипе, дорогой друг!.. Фелипе!

Я ему рассказываю, что со мной приключилось… уверен, он отыщет мои трости!.. Потому что мы должны подняться в гору… другим путем… с другой стороны этого Ганновера-Северного… я слышат разговоры о том, что какой-то поезд должен отправиться… увидим! Пассажиров хватает!.. Люди вроде нас и военные… фрицы и венгры, я думаю… они разговаривают негромко, шепчутся… выглядят, как мы… издали… а вблизи… маленькие пожары… все что осталось от зданий… цвета… кормим воробьев мукой при ярком лунном свете… Фелипе приносит обе мои трости, они были совсем близко… да!.. Да!.. Да!.. Но моя бессмертная мелодия?… Я стою перед этими руинами… я сказал бы, это океан пожаров, эта огненная зыбь из конца в конец Ганновера… я слышу, в моей голове звучит музыка… я полагаю, великолепная… но как же ноты?… Точные ноты, правильные? О, это всего лишь реминисценции… допускаю… но дальше?… Облегчающие, умиротворяющие звуки после торнадо…

Поверьте мне, если можете, но после этой ганноверской ночи я задавал себе вопрос, действительно ли это были именно те звуки, что я искал… здесь… и там…

– Несомненно, он слабоумный, мы видели его в «Пари Мач»! Ветхий, больной! Он мочился под себя!

Я предоставляю вам право прервать меня… неважно, правда ли это… среди множества приключений, в смешные моменты и не очень, я все время спрашивал себя: а действительно ли так прекрасно звучит мое наваждение?… О нет, на многое я не претендую!.. Три, четыре ноты… из любезности, так сказать… хватит и этого!..

И вот я решился… я поднялся к барышням, танцовщицам, наверх… один, в одиннадцать вечера… я был уверен, что слышу ее!.. Этого было достаточно, три… четыре ноты… никого наверху, одиннадцать вечера… я знал, чего я хотел… услышать симфонию!.. Я перебираю пластинки… там их много!.. Поверьте мне, если, конечно, хотите, но я нахожу почти тотчас же… те, что нужны… да!.. Нет!.. Да!.. Теперь клавиатура! В другом углу студии… возможно, думая об этом так долго… я бренчу… это оно!.. Почти в точности, да!.. Да!.. Нота ля на клавиатуре, как и надлежит… я нашел искомое!.. Никакого чуда! Мелодии дурманили мне голову двадцать лет, какого же черта им не сыскаться!.. Как бы просты, мало мелодичны они ни были!.. Я спускаюсь, у меня есть четыре ноты… соль диез! Соль! Диез!.. Си!.. Запомните!.. Я должен их запомнить…

На этой насыпи… я, должно быть, почувствовал себя плохо… потерял сознание, как барышня истеричная… доказательство – Фелипе разбудил меня, уже светало…

– Поезд ушел?

Спрашиваю я…

– Нет… нет… Еще нет!

Он меня успокаивает… все в порядке… я говорю себе: Лили, я тебя нашел, ты здесь!.. Бебер тоже!.. О, но сирены… Уу-у-у-у! – Прямо как в Берлине… Это должно бы было закончиться, достаточно, все уже разгромили!.. Наконец немного ближе… уу-у-у-и-и!.. С одного конца лунного луча к другому… и ба-бах! И снова бу-ух!.. Разрывы бомб… ну что еще они могли здесь уничтожать?… А, Фелипе?…