Шрифт:
— Молодец! — Катышев похлопал Казначея по плечу.
— Теперь ксиву на стол — и свободен. Открываю знакомую дверь — человек я гражданский теперь… Пшел вон, ублюдок!
Артем вылетел в коридор.
Комаров сидел, облокотившись на стол обеими руками и массируя лоб. Потом посмотрел на начальника:
— Сколько таких, как он, еще осталось.
— Есть и нормальные…
— Давно такую тварь не встречал.
— А что ты еще сделаешь? Прокуратура, может, и «возбудится» [10] , так ты сам видишь, что материал-то дохлый, хрен какую статью этим ублюдкам повесишь. По жизни, конечно, обидно, да…
10
Т.е. возбудит уголовное дело (проф. жаргон).
— Чувствую, мы с ним еще увидимся, — вздохнул Комаров.
3
Галина Степановна вернулась из СИЗО [11] в четвертом часу вечера.
Славку арестовали три недели назад, один из его подельников находился в бегах, но следователь разрешил свидание — хотя обычно, говорили знающие люди, такое не практикуется.
— Как он? — Семен встретил пожилую усталую женщину в коридоре.
Армейский друг был в порядке. Попал в нормальную камеру, где авторитетом, конечно, не стал, но и не шестерил сверх меры; чморил слабых и уживался с сильными без особого ущерба для самолюбия.
11
СИЗО — следственный изолятор.
— Славик нигде не пропадет, — улыбнулся Семен, выслушав скупой ответ женщины.
Отмечая дембель в компании школьных приятелей, Славка подрядился вместе со всеми «поставить» богатую хату. Пили они пятый день, деньги кончились, но продолжения банкета хотелось, и кто-то из собутыльников поклялся, что наводка верная, а дело — яйца не стоит. Выеденного. Собутыльники превратились в подельников. В квартире действительно было чем поживиться. Не тратя время на поиски тайников, набили два рюкзака подвернувшимися под руку шмотками и хотели слинять, но получился облом: прямо в подъезде нарвались на милицейский патруль. Что обидно — оказавшийся там не по вызову бдительных соседей или сработавшей сигнализации, а совершенно случайно. Славик сдался без боя. Другие — нет. Поэтому, наверное, всех и «закрыли», кроме одного, в суматохе сумевшего убежать. По мнению родственников и родителей, надобности в аресте не было. Фактически причиненный ущерб невелик, а то, что из четверых двое прежде судимы за подобные шалости, — роли не играет. Тяжелое наследие тоталитарного режима, и все такое прочее. Тем не менее прокурор прислушался к доводам следствия и арест санкционировал. Почему-то во всем мире полицейские органы не любят «квартирников», не хотят вникать в их трудности, душевные терзания и детские комплексы…
— Мне он ничего не просил передать?
— Сегодня освобождается мальчик из его камеры, он занесет письмо. Что у вас за дела, о которых мне ничего нельзя знать?
Промолчав, Семен скрылся в комнате. Врать не хотелось, но и правду не скажешь.
Славка молодец, что сумел написать. Прочитав весточку от друга, Семен сможет определиться, как быть дальше. Галина Степановна и так уже косо смотрит, хотя и не намекает, что загостился. Сегодня не намекает — а завтра скажет открытым текстом, характера ей не занимать. Вот только куда податься? Не в Утюги же свои возвращаться…
Гонец пришел ровно в шесть. Долговязый лысый парень в костюме с чужого плеча был весел и нагловат. По дороге он успел изрядно нализаться, да и здесь не растерялся — как увидел бутылку «Синопской», так к ней и прилип, высосал половину, прежде чем выдать грязный помятый листок, с обеих сторон исписанный Славкиным почерком. Галина Степановна, ясное дело, посланием заинтересовалась, но Семен был тверд, в руки не дал и сам при ней читать не стал, пообещав впоследствии пересказать то, что адресовано лично ей.
За чаем посланец, безбожно матерясь, рассказывал байки из зековской жизни и возжелал заночевать, но был выставлен за дверь. Оказавшись на лестнице, скандалить не стал, смылся на удивление быстро и тихо, чему Семен удивлялся до тех пор, пока не увидел вывернутые карманы своей куртки.
— Вот оно, тюремное братство. — Ущерб составил рублей тридцать, и кидаться вдогонку Семен не стал.
Уединившись в комнате, расправил листок, свернутый трубочкой.
— Интересно, как он его из камеры вынес… Буквы были мелкие, но разборчивые — как-никак половину службы Вячеслав провел штабным писарем.
«Привет, братишка! Вот и опять судьба-злодейка нас разлучила, а так хотелось выхлебать с тобой цистерну водки и вставить…»
По прочтении у Фролова вытянулось лицо. Армейский друган, с которым они рисовали такие грандиозные планы на будущее, его откровенно кидал. Понятно, что обстоятельства форсмажорные, но ведь не до такой же степени!
«Прости, братуха! Лавэ нужны на адвоката, и отдать твою долю я не могу. Они в надежном месте, даже мать не знает где. Скоро я выйду, и мы…»
Ага, плавали, знаем. Бабка надвое сказала, отпустят ли его на суде, могут и реальный срок влепить, без всяких условностей, да и до суда еще дожить надо. Кто знает, когда он состоится? Вон, люди по два-три года сидят, а ради Славика никто суетиться не станет… Ладно, выпустят — и что дальше? Где он деньги возьмет? У адвоката обратно попросит?
Из Чечни, где их полк воевал с октября девяносто девятого, ушлый Слава вывез три «макара», прибор бесшумной стрельбы, гранаты и патроны, которые должен был реализовать в городе до приезда Семена, заложив тем самым финансовую базу их будущего предприятия…
— Как раз хватит ларек открыть, — говаривал Слава, по вечерам глядя в темное чеченское небо. — Продуктовый, для начала. Потом, конечно, развернемся по-настоящему. Одну гранату надо будет оставить.
— Зачем?
— Сам догадайся. Эх ты, деревня! Придут бандиты денег требовать, ты говоришь: «Пожалуйста», лезешь как будто в кассу, а сам — херак им в морду «лимонкой» и кричишь: «Отскочи, падлы, я Басаеву ногу рвал и вас на куски порву!» Как ты думаешь, наедет на тебя после этого кто-нибудь?