Визе был без винтовки, его единственное оружие — малокалиберный револьвер. И вот, вынув оружие, географ принялся махать руками и закричал как мог страшнее. Медведь сразу оглянулся, повел шеей и начал набирать носом воздух. Запах, видимо, понравился, — немедленно резвым галопом зверь побежал прямо на Визе, вопиющего на самых высоких нотах. У подножья холмика медведь приостановился взглянуть, с кем дело иметь. Визе прицелился и выстрелил — больше для устрашения. Медвежьи нервы оказались крепче, чем предполагал географ, — как будто выстрела и ожидал противник. Как кошка полез он на крутой склон. Намерения мишки, — рассказывал Визе — выявлялись слишком очевидно. Несчастный явственно видел, как из сладострастно раскрытой пасти тянутся медвежьи слюнки, а фиолетовый язык нежно подбирает их.

Визе не опомнился — медведь оказался шагах в трех: клубы дыхания почти достигали лица. Быстро оставив угрожающую позу и прекратив «свирепый» крик, Визе принялся выпускать подряд заряды из револьвера. Медведь с ревом скатился с откоса, ворча, медленно побрел прочь. Он, очевидно, был ранен. Преследовать медведя, имея один патрон в обойме, Визе не решился.

Восемнадцатого Визе посетил о. Скотт-Кельти. Бывший с ним Пират загнал на высокий откос медведицу с медвежонком, бродивших по острову. Лай Пирата услышал Кушаков. На этот раз страстный охотник вернулся с добычей. В день моего прихода Визе убил медведицу в берлоге. Теперь на корабле двое медвежат: Нансен и Джексон.

Описывая жизнь ничтожного кусочка вселенной, где человек еще случайный посетитель, хотелось бы нарисовать точную картину и правдивую, насколько наблюдения живого человека могут приближаться к существующему в действительности. Я не отступлю от правды, сказав, что до момента, когда надежда скоро вернуться домой вспыхнула слишком ярко, все старались работать по-прежнему, в некоторых же случаях даже напряженней — хотелось округлить наблюдения: ведь скоро им конец. Я пишу: «старались», желая напомнить, что восход солнца, так подбодривший всех, — в сущности, не изменил условий работы: от солнечных лучей они не стали лучше. Помещения наши оставались такими же сырыми и холодными, — теснота и неудобства даже увеличились с тех пор, как мы покинули каюты в коридоре. В дневнике я нахожу иллюстрацию, как приходилось приспособляться даже к самой пустяковой работе.

«27 марта. Войдя в лабораторию, я ахнул: там стен не видно! За время моей отлучки все оледенело. Работал до поздней ночи, сняв полки, отломил кусками лед и осторожно выколол бутылки. Оттаяв их на кухне, вылил содержимое, вымыл, вернулся в лабораторию, сколол весь лед — 10 умывальных тазов. Оттаял фонарь, переменил красную бумагу на нем, высушил все помещение примусом, растопил воду, составил проявители. Началось проявление. — В лаборатории -2 °C. Под красным абажуром на столе спиртовая лампочка. Нагревая на ней раствор до 18°, начинаю проявлять. Не успевает изображение показаться, раствор охлаждается, — проявление остановилось. Кладу пластинку в ванну с чистой водой, плотно закрываю красной материей и книгой, снова подогреваю проявитель и проявляю в течение 2–3 минут, пока проявитель сохраняет теплоту, когда он охлаждается, — новое подогревание. Каждая пластинка отнимает больше часа…»

Утром 29 марта матросы заметили у полыньи медведя. Приблизившись к месту, где собаки атаковали медведицу с взрослым медвежонком и заметив, что они вдвоем сильно портят собак, я решил прикончить мамашу поскорей. Шагах в тридцати — лег на снег и, держа голову зверя на прицеле, стал выжидать удобной минуты. Скоро медведица присела и, сильно нагнув голову, приготовилась к прыжку. Собаки разбежались. После моего выстрела медведица прыгнула, упала, но скоро поднялась и побежала. В том месте, откуда она сделала прыжок, лежал Ободрыш, одна из лучших собак: пуля, пронзившая шею медведицы, задела его. Я не мог видеть несчастного — во время выстрела он находился за медведицей. Добив раненую, я направился к Ободрышу — он был мертв.

Медвежонка, отбивавшегося не хуже взрослого, мы взяли живьем. В тот же день я убил еще медведицу, замеченную Визе во время съемки. Ее медвежонка загрыз кровожадный Варнак.

С тридцатого марта погода резко изменились. После пяти месяцев стужи с постоянными северными ветрами вдруг потянуло теплом с юго-запада. Мы готовы были поклясться, что температура не ниже нуля — так резка была перемена. На самом деле оказалось -13 °C. 3 апреля оттепель дошла до -4 °C.

Наконец настало время оттаять моим художественным склонностям. Уходя на работу, я каждый день видел, как оживала палуба «Фоки». Больные, поправляясь, принимались за легкую работу, сгребали с палубы снег, бродили к полынье или играли с медвежатами, — в это время было шесть: Полынья, Торос, Васька, Нансен, Джексон и Балда. Последний — годовалый медвежонок — свое неблагозвучное имя получил от матросов, — они сомневались в умственных способностях Балды: при поимке Инютин хватил его доской по лбу, «чтоб оглушить». Этот — настоящий зверь, сидит на толстой цепи. Собаки к нему не подходят, а люди — только с крепкой палкой.

После нескольких недель тепла полынья в бухте Тихой сильно расширилась. В начале апреля мы впервые застрелили нескольких «люммов» (Uria arra) [95] . Эти важные птицы прилетели еще в конце марта, но не удавались убить ни одной: они держались на высоких уступах Рубини-Рока. Тогда же показались слоновокостные чайки, а неделю спустя мы увидали глупышей.

С половины до конца апреля Визе делал подробную съемку о. Хукера и островов к северо-востоку от него. Он нашел много неправильностей в расположении этих островов на карте, — расхождение тем более удивительное, что экспедиция Циглера, описывавшая острова, зимовала поблизости; эти острова — окрестности ее зимовки. Визе нашел даже становище экспедиции. Все три дощатых дома сохранились вполне хорошо. Наш географ не мог проникнуть внутрь построек: они наполнены снегом почти до верха. Во время путешествия Визе убил медведя [96] .

Начиная со второй половины апреля бухта Тихая подверглась нашествию медведей.

Первый появился 21 апреля. Я писал этюд у полыньи в километре от корабля. Этот — не походил на труса! Гоня перед собой Пирата и Разбойника, бродяга, не удостаивая их взглядом, держал прямо на меня. Не доходя шагов двести, он остановился и стал тщательно принюхиваться. В подтверждение старой «Фокинской» приметы со мной не оказалось винтовки, чтоб сразу же отбить охоту мешать художникам, — уходя с корабля, я взял дробовое ружье — на люммов, летавших с полыньи к Рубини-Року. В патронташе лежали две пули для гладкоствольного ружья. Я попробовал выстрелить, но очевидно расстояние было слишком велико для круглой пули. Медведь, не удостоив взглядом фонтанчика, взброшенного ею, побрел к полынье и бросился в воду. Считая, что противник сыт и меня оставит в покое, я принялся за работу и скоро забыл о случившейся помехе.