Из тягостного раздумья Егора вывел голос дяди Семена.

— Ну что? — задумчиво промолвил ветеран, поглядывая на заметно сместившийся сплюснутый шар биржи. — Мнится мне, что Васятку нашего забрали надолго. Пойдем, Егор, кое-что покажу… И, встав, направился к серой коробке павильона.

Егор растерянно посмотрел ему вслед.

— А бугор вернется? — спросил он.

— Вряд ли, — не оглядываясь, отозвался ветеран и шагнул в павильон прямо сквозь стенку.

Отражение комнаты было, и вправду, мутновато. Если бы не старый стеллаж с пропылившимися книгами — типичная берлога алкоголика: строй готовых к сдаче пустых бутылок под окошком, свесившийся с дивана матрас, затоптанный и прожженный в нескольких местах ковер…

— Да… — с сожалением констатировал дядя Семен. — Со стеклышком он, конечно, того… зря…

Изнанка новенького зеркала смотрелась удручающе: двойные размашистые разводы, оставленные влажной тряпкой, успели засохнуть и теперь отражение воздуха в пограничном Зазеркалье казалось слоистым.

— Ну вы, ребята, совсем обнаглели! — жалобно проскулил кто-то из невидимой обслуги. — Куда ж вы в павильон? Да еще сквозь стену! Не положено ведь… Дядя Семен! Ну ты-то вроде постарше! Нам же за нас влетит…

— Примолкни, — вполне дружелюбно посоветовал дядя Семен, и жалобный голосок примолк.

Егорка боязливо поглядывал на пустой прямоугольник зеркала. Дико ему было и непривычно находиться в павильоне просто так, не видя напротив своего двойника, все движения которого следует незамедлительно угадывать и повторять.

— А чего мы сюда, дядя Семен? — спросил он полушепотом.

Вместо ответа тот нагнулся, кряхтя, и извлек из-под стола отражение крупного зеркального осколка, похожего на лезвие ятагана.

— Ух ты! — сказал Егор. — Это откуда? Дай глянуть!

— Все, что осталось от старого зеркала, — пояснил дядя Семен. — Я так думаю, что Васька его незадолго до нас долбанул. Остальное-то стекло вынесли, а это вроде и на виду лежит, а проглядели…

— Вот попомни мои слова… — злобно шептались в пустом углу. — Нарочно потом на место не положит…

Там колыхалась похожая на рваный чулок паутина.

Бережно приняв зеркальный ятаганчик обеими руками, Егорка с трепетом заглянул в него и увидел свою сведенную гримасой физиономию.

— Слушай… — потрясенно выдохнул он. — А нас-то там кто отражает?

Дядя Семен крякнул, поскреб в затылке.

— А хрен его знает! — ответил он со всей искренностью и забрал стекло. — Штору задерни. Сам в угол отступи. Вон в тот, в правый…

Егор повиновался. В комнате совсем потемнело. Сиял лишь прямоугольник настенного зеркала. Окошко в реальный мир.

Дядя Семен передвинул стул и, присев к зеркалу спиной, стал смотреться в осколок. Смотрелся долго. Губы его шевелились.

— И чего? — спросил наконец Егор.

Ветеран недовольно на него покосился, но стекло опустил.

— Значит, так, — сказал он, поднимаясь. — Вот загулял твой Егор, вторую неделю носа не кажет… Тогда что? Тогда приходишь сюда, когда нет никого, закрываешь штору, садишься и смотришь… А сам ругай его, ругай по-всякому… Понял?

— И что будет?

— Иногда ничего. А иногда, глядишь, и объявится вскоре.

С огромным сомнением юноша взял осколок и сел. В светлом кривом стекле обозначился темный очерк коротко стриженной головы с оттопыренными ушами.

— Ты! Козел! — неуверенно сказал Егор своему отражению.

Тут же заподозрил, что дядя Семен просто его разыгрывает, хотел было встать, как вдруг стекло подернулось рябью — и Егор увидел прямо перед собой исковерканное злобной радостью незнакомое женское лицо. Отпрянул. Лицо исчезло.

— Чего там? — с любопытством спросил дядя Семен.

Егорка моргал.

— Баба какая-то… — пробормотал он.

— Баба? — озадаченно переспросил дядя Семен. — Хм… Любопытно. Ну-ка, дай…

Каждый повторил опыт по разу, но ликующая фурия в осколке так больше и не появилась.

— М-да… — разочарованно произнес дядя Семен. — Зазеркалье, заЗазеркалье… Черт ногу сломит!

Положил осколок на стул и, покачивая головой, двинулся к выходу.

— Видал? Нет, ты видал, что творят? — прошелестело в углу. — Раскидали все — и пошли, будто так и надо…