За новостароселье выпили, не бог весть какой кармановский тост, и когда Иван с кухоньки вернулся, еще пару банок вскрыв консервных, друзья-соратники уже спорили, о чем — он сразу и не понял.

— …не он один, а и Линдон Ларуш предрекает, чуть не кричит: пузыри финансовые спекулятивные, причем страшенные. Долговые, страховые-перестраховочные, еще эти… ипотечные. Яма, уже и теоретически не выбраться даже.

— И ты, конечно, думаешь, что они этого не просекают, — утвердительно усмехался, кивал Слободинский, — и алчность клятая им разум помутила. И дядя государственный, который Сэм, ничего-то не видит и не ведает…

— Давай без… Они и есть этот дядя. Алчность — она сама собой. Зачем заводят в яму — вот вопрос. Всю экономику мировую, реальную заводят в тупик, причем по нарастающей прогрессии, арифметической… — Ермолин даже спину выпрямил, что делал редко вообще-то, лишь когда значимость сказанного подчеркнуть хотел. — А это ж до небес пирамида, дутая… что там какие-то соросы, Мавроди, козявки всякие. Бреттон-Вуд торжествует тут, ростовщик мировой! И вор попросту, сверхпаразит: сколько центов стоит стодолларовую бумажку напечатать и какой процент прибыли получается? За нее, бумажку, ведь реальные ценности покупают. Кстати, из евро то же сделать хотят… Скупят все, а потом кинут — всех. Киданут.

— И себя, свое тоже? Ну, если «зелень» обрушат?

— Отнюдь не. Дураков там нема, а вот мошенников… Мировой хотят кризис, переворот устроить, не иначе. Всех опустить, заодно и долг гигантский миру списать с себя, а самим выбраться пораньше. Внутренний новый доллар ввести у себя, заранее приготовившись, уже и названье придумали ему — амеро. Обмен на него у себя, скажем, произвести. И вперед рвануть, пока остальной мир в дерьме барахтается, гораздо выше залезть, чем теперь, — над всеми и во всех отношениях.

— Во как ты размыслил… И кто ж эти злодеи?

— Отвечаю: фэрээс — как верхушка; слышал о такой? Федеральная резервная система, из частных банков в тринадцатом году созданная, которая долларовую зелень штампует. — Ермолин единственный был, кажется, кто сошелся скоро с Сечовиком, и они рылись-копались вместе в справочниках и прессе, разысканьями какими-то занимались, спорили и снова рылись. — Из частных, заметь, а не государственных. И теперь так запутали весь мир, так в бумажки пустые свои замотали-закатали, что уж без катастрофы не вырваться… Экономической и всякой. Тупик, и серой оттуда тянет весьма и весьма…

— Сатаной? Ну ты заверну-ул! Куда сложней все, и там такие спецы многоходовок работают, такие тончайшие операции прокручивают финансовые…

— Ничего не завернул. Это они завернули мозги — всем и себе тоже. А сложность дела этого, само собой, ложная, как и все у… Да-да, у него.

— Кончай болтать, ребятки, — сказал Карманов. — Водка стынет.

Да, статью большую пишет Михаил Никифорыч, советоваться приходил, и тема, а особенно прогнозы на сей счет интересны, конечно… Интересны? Ни до чего что-то сейчас, муторно, и устал от всего, от газеты первой. Уйти, уехать подальше бы от всего и всех — куда? В Заполье — матери на глаза?..

— Вы говорите — тупик? — Худенький, не скажешь, что пятикурсник уже и в аспирантуру первым приглашенный, Степанов отставил пригубленную рюмку, нос почесал, не решив еще, похоже, стоит говорить о том в столь почтенной компании или нет. — У нас в физике тоже такое. Ступор полный, так многие считают.

— О-о, у вас?! — снасмешничал Володя Слободинский — впрочем, довольно добродушно, с приязнью. — Как, даже в вашей, — он с излишком нажал на слово это, — именно вашей физике?!

— Ну, у нас… а что? — несколько сбился Степанов, оглянулся на других. — В квантовой.

— Нет-нет… ничего, Витек! Утешает, что не экономика одна в заднице, не государство наше обширное, а и… Утешил, продолжай!

— Да уж на физику-то мы надеялись… — отвалился от стола Карманов, закурил. — Что, конфуз какой-нибудь очередной вышел?

— Конфуз? Да нет, тут проблема целая, застарелая, с начала века еще. Коротко если, теория относительности — никакая не теория, а гипотеза, не больше того. А в научном смысле — фикция, причем достаточно злостная. — Степанов негромко говорил, твердо уже, руки сцепленные зажав меж колен. — И все затормозила, что могла, всех закабалила…

— Э-э! Ты давай не того… не заговаривайся! — Слободинский даже ладонь остерегающе поднял, глядя подозрительно. — На что замахиваешься, студиоз?!

— На фикцию, столетнюю. И не я… Я-то что? Большие ученые, Миткевич с Максимовым, с Цейтлиным еще до войны, а сейчас и Пятницкая, и… Нет, многие. Руководитель дипломной моей тоже, Кулагин, доктор физики. Понимаете, и общая теория относительности, и специальная на десяти постулатах построены — на бездоказательных совершенно. На среднепотолочных. Причем первый постулат — ну, о том, что эфира нет и быть не может, — полностью противоречит десятому… что пространство физическими свойствами обладает. А как пустота, вакуум, без носителей физических, может чем-то физическим обладать? Абстракция голая. И вся эта бодяга на дутом авторитете эйнштейновском держится. На раздутом, как… ну, как финансы эти ваши мировые, я поэтому и решил сказать. А в подпорки потом еще больше постулатов навыдумывали…