Шрифт:
И при этом прибавила:
— А все-таки жалко собаки…
Джек узнал на своей кухне, что Мунька попался в скверную историю, хотя и съел целую курицу. Джек собирался в качестве приятеля под видом участия сказать Муньке несколько неприятных слов именно в то время, когда нужны участие и помощь. Он навестит приятеля в дровяном подвале, чтобы сочувственно удивиться, как мог такой, казалось бы, умный и ловкий пес так глупо «влопаться». Точно не догадался почуять кухарку еще за дверями и улепетнуть вовремя, и снова сказать, как не прав Мунька, соблазняя Джека убежать от хозяина. Теперь он может убедиться, какой дорогою ценой добывается мясная пища. Но когда Джек был отпущен на двор и там услышал, что предстоит приятелю, он — надо отдать ему справедливость — больше уж не думал корить друга в беде. Он пожалел его и первым делом подбежал к окну дровяного подвала, потянул носом и… побоялся немедленно навестить Муньку и предупредить его.
«Еще узнает хозяин — и арапником!» — подумал Джек и решил зайти к Муньке вечером, когда можно незаметно прошмыгнуть в подвал.
Пудель тоже подбегал к подвалу. Но старший дворник уже запирал окна в подвале. Умный недовольно опустил хвост. Однако внимательно следил своими умными глазами за руками дворника и, когда тот окончил, подошел к Джеку.
— Теперь бедному Муньке уж не удрать! Завтра конец! — проговорил Джек и грустно завизжал, словно бы чувствуя укоры совести.
«Мог бы предупредить Муньку, и был бы он теперь далеко!»
Но Умный молчал и, озабоченный, казалось, о чем-то раздумывал, мерно помахивая своим хвостом с красивым пучком на конце.
— Бедный Мунька! — снова визгнул Джек.
— Не скуль! — серьезно воркнул Умный.
И через минуту лаконически пролаял:
— Удерет!..
— Это как же?
Но пудель не хотел пускаться в объяснения и побежал домой.
Смеркалось, когда Умный поскреб у дверей кухни и был выпущен кухаркой.
Он стремглав спустился с лестницы и, выбежав на двор, огляделся вокруг и побежал прямо к последнему окну дровяного подвала, которое, как заметил пудель, не имело задвижки, и потому дворник только прикрыл его.
Умный лапой распахнул окно, вскочил и, пробираясь по дровам, тихо окликнул Муньку.
Мунька откликнулся осторожным лаем в другом конце подвала и бросился навстречу.
Скоро обе собаки встретились, обнюхали друг друга и поздоровались.
— Удирай, Мунька… Удирай сию минуту… И не возвращайся сюда!
— За что? Разве из-за какой-нибудь курицы хотят избить поленом… Так им и дался! — уверенно лаял Мунька.
— Если бы поленом… Привяжут на веревку и завтра отдадут фурманщикам. Все окна закрыты… Одно только без задвижки… И я прибежал…
— Фурманщикам!?. — в ужасе мог только взвизгнуть Мунька.
И, благодарно лизнув спасителя, бросился по дровам, и скоро обе собаки благополучно выскочили на двор.
Мунька бросился к воротам. Умный его провожал.
Калитка ворот была заперта. Но, по счастью, у ворот сидел Василий.
— Ай да молодца, Мунька… Оставил в дураках старшего? — весело проговорил подручный и гладил собаку. — Небось… Отопру… Улепетывай подальше… А то что старший наш выдумал…
Мунька кидался к Василию и, взвизгивая от радостного нетерпения, лизал его лицо, словно бы благодарил и торопил.
— Прощай, Мунька! Прощай, беспризорный! — сказал Василий, отворяя калитку.
И голос подручного прозвучал необыкновенной нежностью.
— Прощай, прощай! Берегись фурманщиков! — ласково лаял пудель.
Мунька еще раз благодарно взглянул на Василия и Умного и, задравши хвост, помчался по улице, сам не зная куда.
«Берег» и море *
Скверное осеннее утро. В большом, внушительном, строгого стиля кабинете роскошной казенной квартиры адмирала Берендеева медленно и строго пробило одиннадцать.
В эту минуту осторожно, словно бы не смея нарушить торжественной тишины кабинета, вошел пожилой черноволосый лакей, с широким смышленым лицом, обрамленным заседевшими бакенбардами, опрятный и довольно представительный в своем черном сюртуке с солдатским Георгием.
Неслышно ступая большими цепкими ногами в мягких козловых башмаках, он приблизился к огромному письменному столу посреди комнаты, за которым сидел, погруженный в чтение какой-то бумаги, с длинным карандашом в маленькой, костлявой и морщинистой руке, низенький, сухощавый, совсем седой старик, с коротко остриженною головой и маленькою бородкой клинышком.
Он был в расстегнутом форменном сюртуке и в белом жилете. Белоснежный, тугой стоячий воротничок сорочки подпирал шею и горло в морщинах. Морщины изрезывали и длинноватое, гладко выбритое, отливавшее желтизною лицо с длинным прямым носом, напоминающим трудолюбивого дятла.