После того как Маркушка съел арбуз, старый яличник подал мальчику сверток с леденцами.

— Это ты один ешь… А мы с твоим тятькой этим не занимаемся. А ты любишь?

— Очень даже… Спасибо вам, дяденька.

— Завтра опять будет тебе такая прикуска… А теперь пойдем на баксион…

Когда Бугай с Маркушкой пришли на бастион, матросы, разбившись артелями, еще сидели, поджавши ноги на земле, за баками и только что, прикончив щи, выпрастывали мясо, разрезанное на куски. Все ели молча и истово, не обгоняя друг друга, чтобы каждому досталось крошево поровну.

— Чего раньше не пришли? — спросил Ткаченко. — Скусные были шти… А теперь присаживайся, Бугай и Маркушка… Хватит и на вас.

— Присаживайся! — поддержали и другие обедавшие.

— Сыты, матросики… Обедали… Может, Маркушка хочет…

Не захотел и Маркушка и, подавая отцу два арбуза, промолвил:

— Это вам… Дяденька позволил.

— А надоумил принести тебе, Ткаченко, твой Маркушка, — вставил Бугай.

— Ты? — спросил Ткаченко.

— Я, тятенька! — ответил мальчик.

— Молодца… Отца угостил…

И все похвалили Маркушку.

— У меня карбованец есть для вас! — неожиданно произнес Маркушка, обращаясь к отцу.

И, доставши из кармана штанов серебряный рубль, подал его отцу.

— Откуда карбованец? — строго спросил черномазый матрос и нахмурил брови.

— Сам Нахимов дал! — горделиво объявил Маркушка.

— Павел Степаныч! — воскликнул Ткаченко. — Да как же ты с Павлом Степанычем говорил?

Маркушка рассказал, как он «доходил» до Нахимова, и отец, видимо довольный своим сыном, сказал:

— Провористый же ты, Маркушка… Мальчонко, а отчаянный… Никого не боится… А ежели к Менщику… дойдешь? — шутил Ткаченко.

— Дойду.

— А если Менщик велит тебя сказнить?

— За что?

— А так. Велит сказнить и… шабаш!

— Сбегу от него и прямо к Нахимову… Так, мол, и так… Как он решит…

Матросы смеялись.

Когда убрали бак, Ткаченко разрезал два арбуза на десять частей, и вся артель съела по куску; затем все разошлись и кое-где прилегли заснуть до боцманского свистка.

Ткаченко поговорил несколько минут со своим приятелем Бугаем и с Маркушкой, и скоро матроса потянуло ко сну.

И он прилег около орудия.

Захотелось соснуть после обеда и Бугаю.

И он сказал Маркушке:

— Валим домой… на стройку батареи… Там я сосну, и ты отдохни… И твой тятька хочет спать…

— Это Бугай верно говорит. Через склянку разбудят…

Маркушка просил остаться. Он не помешает отцу. Он походит здесь и посмотрит, как на «баксионе».

— Очень занятно. Дозвольте, тятенька!

— Ну что ж… Погляди… Ишь любопытная егоза! Да смотри не опоздай на работу, землекоп!.. Пока прощай, Маркушка! А завтра приходи к обеду.

— Не опоздаю… завтра прибегу в обед! — проговорил Маркушка.

И, засунув в рот два последние леденца, пошел по бастиону и разглядывал все, что его интересовало.

А смышленого мальчика интересовало все.

Когда Маркушка отошел, Ткаченко остановил Бугая и сказал:

— Все под богом ходим… Придет он, пойдет на штурм, может, и убьет, а то бондировкой убьет.

— К чему ты гнешь, Игнат?

— А к тому, чтобы поберег сироту… Маркушку, пока он войдет в понятие.

— Он и теперь в понятии… И будь спокоен… Маркушку поберегу.

— Спасибо, Бугай!

— Пока прощай, Игнашка.

Бугай вернулся на стройку. Там царила тишина. Усталые, все после обеда крепко спали на земле.

А Маркушка тем временем спустился вниз, обошел бастион, прошел по рву, увидал, где пороховой погреб и где лежат бомбы.

Кто-то указал на маленькие землянки, где жили офицеры.

Маркушка хотел уже идти на стройку, как из одной землянки вышел знакомый мичман, Михаил Михайлович Илимов.

Он весело окликнул Маркушку и спросил, зачем он здесь?

Маркушка объяснил, что «строит батарею», а в шабаш заходил к отцу, а теперь «бакцион» обглядывал.

— Любопытно?

— Очень даже, Михайла Михайлыч! — ответил Маркушка.

И после нескольких мгновений прибавил:

— Дозвольте просить вас, Михайла Михайлыч!

— Что тебе?