Шрифт:
— А он?
— А он молчал долго, а потом всё ж ответил. С юмором таким. Мол, самое главное, не утонуть, хлопцы. Посмеялись мы тогда, а он смотрит куда-то в море и с тоской такой говорит… «калиточку искать будем, калиточку домой».
У Лужина волосы на голове стали дыбом. Тихий рассказ друга моментально расставил всё по своим местам.
— И?
— Его ничего не интересует. Ни лодка. Ни порт. Ни дом. Ни семья. Ни все мы. Он ищет. Ты понял? Ищет. У него есть нечто только его. Собственное. Личное. Не для нас. Не показное. ОН ИЩЕТ ДЛЯ СЕБЯ САМОГО и на остальных ему плевать. Он как ракета. Это единственный человек, которого я знаю, который не смирился со всей этой хернёй и что-то при этом делает. Не думаю, что он всё планирует и действует осознанно. Он просто прёт, как кабан, к своей цели. К калиточке. Домой. В свою Алма-Ату.
Олег встряхнулся и потёр лицо руками.
— Извини, братка, мне надо выпить.
— Сиди, я принесу.
Стас разлил лёгкую шипучую бражку, мужчины выпили и Олег продолжил.
— А люди то всё это чувствуют. Не понимают, что именно они чувствуют, но всё равно идут за ним. Потому что мы все, ВСЕ просто живём, а некоторые так и вовсе — выживают, а он…
— Да. Он как ракета.
Стас тоже смотрел на звёзды.
— Просто летит к своей цели.
— Да. А всё что у него сейчас есть… так сами пришли и сами всё дали.
В прошлой жизни «Мастер и Маргарита» была любимой книгой Олега Степанова. Ещё со школы.
— А судьба — она есть. Она существует. Пойми. Он хотел узнать и узнал. Убил Романова и узнал. Судьба. Фатум. Она свела их. Я верю.
— А если бы не узнал?
— Тогда бы он ходил. Он бы весь Крым облазил. В каждую дырку нос сунул. Он бы всю жизнь ходил и искал путь домой. Я когда со Звонарёвым мирился, он мне рассказал, что шеф уже через две недели из первого посёлка хотел уйти — выход искать. Вот так — сразу. Ведь многие хотели уйти искать. Но никто не ушёл. Ты многих таких, как Иван Андреевич знаешь?
Стас помедлил.
— Ни одного. Как думаешь. Эти. Там. Куда Босс собрался идти, смогут нас назад…
— Не знаю, братка. Не знаю. Но, думаю, все, что мы можем и должны сделать — так это зацепиться за Ивана и идти за ним. Он приведёт. Я верю. Я плечо своё ему всегда подставлю, а надо будет — и шею.
Стас разлил по-новой. Сказать в ответ на этот монолог друга ему было нечего. Он просто только что увидел другую, неизвестную ему сторону жизни Ивана Маляренко.
Лужин поднял бокал и мотнул головой в сторону рубки.
— За него.
Глава 11
В которой Иван уходит в освободительный поход
Возвращение в порт, впервые на памяти Маляренко, прошло в такой торжественной обстановке. Подошедшую к Горловому форту лодку приветствовал караул в доспехах, стоявший по стойке смирно на верхней площадке. На новеньком флагштоке развивался российский триколор, а когда «Беда» проходила над опущенным тросом, караульные отдали честь проходившему мимо кораблю. Ошарашенный Ваня засмотрелся на эту картину и никак не среагировал, а вот весь остальной экипаж, включая немца, вытянулся во фрунт и отдал честь флагу.
— А… Э…
Маляренко спохватился, высунулся из рубки и просто помахал рукой. Панамка, которую он обычно носил в походах, где-то валялась.
У пирса собралась нехилая толпа, а впереди, во главе со старшим сержантом (как же его фамилия?!) Игорем, ровным строем стояло всё Севастопольское ополчение. При полном параде и прочих, так сказать регалиях.
— Чего это они?
— Суббота сегодня, сборы, вот Ермолаев и старается.
Было видно, что Степанов своим старшим сержантом очень гордится.
«Точно. Ермолаев его фамилия»
Иван лихорадочно приводил себя в порядок. Снизу из трюма раздавался приглушённый мат — экипаж спешно занимался тем же самым. Маляренко надел, наконец, камуфляж, зашнуровал ботинки и нацепил на голову пошитую из остатков старого камуфляжа панамку.
За строем стояла пёстрая толпа женщин и детей. И Маша. И Таня.
«Ух ты, даже принарядиться успели!»
— Равняйсь! Смирна! Равнение…
— Товарищ командующий…
— Вверенный мне…
— … Ермолаев!
«Орёл, лейтенант. Орёл!»
— Благодарю за службу!
Строй секунду помолчал, а потом рявкнул.
— Рады стараться!
«Это что за отсебятина?»
— Вольно. Разойдись!
Сияющие глаза жён. Поцелуи. Объятья. Маленькие слезинки счастья. Радостный гомон вокруг. Преданные глаза собаки.
У Ивана закружилась голова.
«Я дома, дома, дома!»
— Ермолаев, ко мне!
Старший сержант и правая рука Олега, кинул на непосредственного начальника встревоженный взгляд, но приказ выполнил, чётко промаршировав к столу за которым сидел Сам и Хозяйка.