Быстро наступающее летнее утро обнажило ползающих над палубой матросов. Они лихорадочно разбирали паруса. Белые полотнища разворачивались, издавая громкий шелест. Казалось, какое-то сказочное существо расправляет крылья, собираясь взлететь...

На восходе солнца шкоут снялся с якоря и пошел по синей глади залива, взяв курс на юг.

Офицеры штаба приехали в Баку вечером. Останови-лись в Троицком пехотном полку. Фуры поставили на полковом дворе, денщиков отослали ночевать в казарму. Сами заночевали у плац-майора в гостиной. Утром пришел командир корвета, пригласил прибывших господ на корабль.

Моряки встретили их с радушием.

Басаргин ввел офицеров в кают-компанию — просторное помещение, посреди которого стоял длинный стол. Сбоку громоздился шкаф с книгами, на другой боковой стене — большая географическая карта.

Муравьев сразу подошел к карте, стал осматривать Восточный берег Каспия.

— Карта Ладыженского, — сказал он скептически. — Говорят, с очень неточными координатами. — Он взглянул на Басаргина. Капитан корвета пожал плечами, усмехнулся.

— Мы уже внесли свои поправки...

— Вы бывали на том берегу? — спросил Пономарев.

— Нет-с, не бывал...

— А место, где причаливать будем, знаете?

— Разумеется...— Басаргин подошел вплотную к карте и ткнул пальцем. — Вот — Белый Бугор. Тут — кочевье Кията...

— Кият, говоришь? — Пономарев встрепенулся. — Это не тот, Что в тринадцатом в Гулистан к Ртищеву ездил, за помощью?

— Он самый, — подтвердил командир корвета.

— Когда его последний раз видели?— спросил Пономарев.

— Я-то вовсе его не видел, — сказал Басаргин. — Слышал о нем от других. Говорят, живет на Белом Бугре...

— Толковый туркменец, — проговорил Пономарев, окинув господ довольным взглядом.— Если его разыщем — считай полдела сделано. Он меня еще тогда к себе в гости приглашал...

Офицеры с почтительным вниманием выслушали Пономарева, согласились что надо непременно отыскать Кията, и вышли на палубу. Здесь уже свершилась некая перемена: у грот-мачты виднелся стол и возле него хлопотал корабельный кок с двумя матросами, расставляя бутылки и тарелки с закуской.

Началась томаша. Пили за приезд Пономарева и Муравьева, за отплытие, за моряков, за капитана корвета. В самый разгар попойки от берега отчалил бриг «Гашим» купца Мир-Багирова. Никто не обратил на него внимания. Только Басаргин стоя у борта и пьяно раскачиваясь, перекрестился и опять вернулся к столу. На радостях он объявил, что флотские офицеры хотели бы показать господину майору и гвардии капитану маневренность корабля и бой его коронад.

— Восемнадцать коронад! — заплетающимся языком хвастался Басаргин. — Восемнадцать... И четыре фальконета... Как дам — и Баку не будет!

— Завтра, завтра, — отмахивался Пономарев. — Сегодня некогда. — Он был покрепче многих других и еще не опьянел.

— Завтра я отслужу вам обедню, — обещал, обнимая Пономарева, корабельный священник, батюшка Тимофей. — Помолимся, потом стреляй в кого хошь...

Подвыпившие офицеры Формицин, Иванов и Линицкий, считая, что дальше пребывать за столом весьма опасно — можно упиться до чертиков, незаметно сбежали на причал и, хохоча, двинулись к портовым воротам. У входа на набережную им повстречалась Люсенька.

— Господа, не скажете, где шкоут? — спросила она и пояснила смущенно:— Мне нужен лейтенант Остолопов...

— Так он же уплыл на Сару!— удивленно сообщил Формицин. — На рассвете еще, когда все спали. — Моряки, взявшись под руки, ринулись в ворота.

Люсенька смотрела на стоявшие у причала корабли и ничего не могла понять. В голове не укладывалось — почему Аполлон Федорович не зашел проститься.

Корабль Багир-бека благополучно достиг острова Сара, принял со шкоута муку и, следуя вдоль персидских берегов, при сильном попутном ветре вошел в Астрабадский залив. Якорь был брошен ночью.

Бек проснулся от неистового отдаленного лая собак. Вышел на палубу. Вдали виднелись Астрабадские горы, покрытые густым лесом. Горная цепь подковой огибала за лив. В предрассветной дымке едва угадывались селения — далеко-далеко над лесом тянулись к небу синие столбики дыма.

Собаки лаяли на бриг. Они были приучены встречать каждый корабль, каждую лодку громким лаем: Астрабадский залив был знаменит ночными разбоями и поэтому берега его постоянно охранялись.

Каждая персидская деревенька содержала сторожей-гявдаров (Гявдары — так в ту пору в этих краях называли цыган). Они жили в шатрах по всему берегу. Днем гявдары спали или предавались веселью. Но и тогда несколько человек сидели на верхушках деревьев, следили за морем. Стоило в заливе появиться хотя бы маленькой лодке, сразу поднималась тревога. Ночью гявдары ходили по берегу с собаками.

Сейчас только-только рассвело, и гявдары, убедившись, что в заливе остановился давно знакомый персам бриг «Гашим», уводили собак. Было видно как шли они в широкополых шляпах, сдерживая впереди бегущих псов.

В желтом аба (Аба — арабский плащ без рукавов, из верблюжьей шерсти) и черной папахе, заложив руки за спину, бек смотрел на берег. Перед ним лежали родные места. Здесь он родился. Отсюда ушел в Ленгеруд и сказочно разбогател. А потом купил у астрабадского хакима этот залив, со всеми тридцатью двумя речками.