Кеттерле внимательно наблюдал за сенатором.

— Вчера мы были там с оперативно-технической группой, специальной машиной, собакой и девятью полицейскими. Местная полиция собрала сорок человек, чтобы обыскать песчаное мелководье. Для этого были все основания.

— Какие же?

— Фрау Робертс отправилась на прогулку вдоль пляжа. Была тихая, абсолютно безветренная погода, и следы остались хорошо видны на песке. Но в определенном месте...

К удивлению своему, комиссар заметил, что глаза у Риха Робертса остекленели. Он замолчал. Сенатор не шевельнулся. И все же комиссар почувствовал, как напряглось все его тело под белоснежной рубашкой.

— ...след уводил прямо в море и обрывался, — закончил сенатор начатую комиссаром фразу.

Кеттерле хорошо помнил потом, что в тот миг у него было ощущение, словно произнесенные им потом слова «если хотя бы было так», разворошили такой пласт в судьбе Риха Робертса, что даже сам факт исчезновения его жены казался теперь незначительным.

Молчание было тяжелым, почти невыносимым, часы в холле били, казалось, бесконечно. Но сдержанное поведение сенатора не позволяло полицейским обнаружить свое изумление.

— Ну и что же дали ваши расследования? — спросил этот крупный мужчина, не сделав больше никакого движения, мгновение спустя он заложил руку за лацкан пиджака.

— Ничего, — сказал Кеттерле. — Поэтому я и пришел к вам.

Сенатор несколько раз глубоко вздохнул. Последний вздох завершился еле слышным хрипом. Только теперь Кеттерле стало ясно, что этот гигант страдает сердечной недостаточностью, и он упрекнул себя за то, что безо всякой оглядки жестко выложил ему все факты.

— Что же вы собираетесь теперь предпринять?

— После того как мы выяснили, что местопребывание вашей жены было вам неизвестно, я полагаю также, что вы не отправляли ей телеграммы, господин сенатор.

Рих Робертс медленно покачал головой.

— Конечно, нет. Но почему вы спрашиваете об этом?

— В пансионе «Клифтон» вчера в первой половине дня была получена телеграмма, отправленная по телефону от абонента, — Кеттерле вытащил из кармана записку и прочел, — 99-37-73 в Гамбурге. Это ваш номер.

Сенатор молчал. Потом он с трудом оперся на подлокотники и наконец встал.

Он подошел к окну, раздвинул немного шторы, выглянул в сад.

— Моя жена была одна? — спросил он оттуда, не поворачивая головы.

— Разумеется, господин сенатор, — сказал Кеттерле, который только в этот момент по-настоящему ощутил, какое множество проблем, помимо тех, что имеют прямое касательство к полиции, вытаскивает на свет божий эта история.

— И что же было в телеграмме?

Робертс вернулся и уселся за свой тяжелый письменный стол.

— В телеграмме было два слова: «Не выйдет». И никакой подписи.

Робертс облокотился на письменный стол, положил подбородок на скрещенные руки.

— Куда не выйдет? — спросил он. — И кто? Кто этот второй? Или кто должен был быть вторым? Можете вы мне это объяснить?

Комиссар Кеттерле взглянул на Хорншу. Потом тяжело закинул ногу на ногу и снова взглянул на Робертса.

— До сих пор мы задавали себе вопрос так: «Что не выйдет?» Но признаю, его можно понять и по-другому.

— Поскольку вы тут говорили о прогулке, моя версия кажется мне более правильной, господин старший комиссар. Ну и что дальше? Вы намереваетесь вести расследование убийства или будете исходить из предположения, что моя жена жива? Сыграйте в судьбу, господин старший комиссар. Она в ваших руках.

— Она не в моих руках. Как только фрау Робертс объявится, необходимость в расследовании отпадет сама собой. Но пока этого не произошло, мы сделаем все, что в наших силах, и постараемся не упустить ни единой мелочи. Надеюсь, вы разрешите задать вам несколько вопросов, а потом познакомиться с людьми, которые близко общались с фрау Робертс. Я имею в виду прислугу в доме и членов вашей семьи...

— Значит, я должен пригласить сюда детей? У меня две дочери, от первого брака, понятно. Я могу связаться с ними по телефону. Или с их мужьями. К сожалению. По крайней мере, в одном случае, к сожалению.

Вот так и получилось, что телефон почти в одно и то же время зазвонил у Реймаров и у Ханса-Пауля, вызвав тем всеобщее замешательство.

— Но что он имел в виду? — прошептал Хорншу, пока сенатор говорил по телефону. — Откуда он мог знать, господи, о всей этой чертовщине со следом?

— Он расскажет сам, — сказал Кеттерле. — Значит, вы тоже заметили его ужас?

— Этого нельзя было не заметить, — тихо сказал Хорншу, когда Робертс уже возвращался.

— Что вы хотите узнать от меня? — спросил сенатор и остановился перед Кеттерле. — Предупреждаю, вопросы личного характера не вызывают у меня энтузиазма.