Он боролся с девушкой, пытаясь разжать ее руки за спиной.

— Не будьте же истеричкой! Если вы сейчас не дадите мне ключ, завтра я прикажу взломать их. Дай ключ!

— Нет, нет, — задыхалась девушка. — Там внутри платья. Только платья.

— Платья, — пыхтел он. — Так-так, значит, платья!

Несмотря на ее сопротивление, он вставил ключ в замок и медленно потянул дверцу, к которой она все еще прислонялась. Она откинула голову назад, но потом вдруг Перестала сопротивляться.

Внутри корпуса Кеттерле увидел очертания женской фигуры.

Он направил туда фонарь.

Словно в шкафу, там висела старая фризская крестьянская одежда с кружевным корсажем, поясом, отделанным жемчугом, шейным платком и чепчиком. Весь корпус часов был обит изнутри красным бархатом.

Комиссар взглянул на девушку. Теперь он понял. Это была ее сокровищница. Праздничная одежда ее матери, может быть, даже бабки. Это был алтарь, куда приходила она со своим глухим протестом против судьбы, утверждение ее исконных прав на дом и землю, где она родилась. Только она одна знала об этом убежище. А он проявил жестокость по отношению к ней.

И все-таки что-то висело в воздухе.

Как протяжный стон, раздался в тишине телефонный звонок. Один. Второй.

Девушка сделала движение. Комиссар задержал ее.

— Погодите.

Звонок. Еще раз. И снова.

Через секунду он был у столика портье.

— Да? Да, я слушаю.

И тут во мраке гостиной Кеттерле услышал нечто такое, что даже у него, повидавшего на своем веку всякое, мурашки побежали по спине.

— Вы или ясновидящая, или чертовка, — пробормотал он, заметив девушку под аркой.

Потом его голос загремел на весь дом:

— Хорншу!

Сначала ему послышалось, будто телефон звонит в другой половине дома. Звонки, однако, не прекращались, ему даже показалось, что они становятся ближе. Он медленно и мучительно пробуждался от свинцового сна, вызванного таблеткой веронала, ощупью отыскивал настольную лампу, а телефон неумолимо трезвонил по-прежнему.

Часы на его ночном столике показывали точно четверть первого — сенатору Робертсу уже не придется потом вспоминать об этом.

— Да, — сказал он, недовольно кряхтя, — слушаю, ну что там?

Это был дежурный полицейский со 114-го участка, Рихард Робертс припомнил, что участок находится на набережной Альстера, двумя или тремя улицами дальше.

Раза два он заходил туда, чтобы продлить паспорт.

— Один лодочник обратил на это наше внимание, господин сенатор. Они проплывали мимо вашего земельного участка. Там у вас не все в порядке. У вас ведь есть лодочный сарай?..

— Да, конечно, у меня есть сарай для лодок. Ну и что с ним? Он заперт на замок. И почему вы будите меня из-за этого сарая среди ночи, черт побери?

Но полицейский продолжал настаивать, чтобы он сходил проверить сарай.

— Вы ведь знаете, какие бывают люди. Боятся оказаться замешанными и в то же время всегда готовы дать показания. Может, послать к вам кого-нибудь на помощь?

— Нет. Никого не надо. Это терпит до утра. Если будет что-нибудь касающееся полиции, я вам позвоню. Спокойной ночи.

Сенатор положил трубку, выключил свет и долго ворочался на постели. Но заснуть снова ему так и не удалось. Свинцовой тяжестью навалились на него события прошедшего дня и уже не отпустили. Он долго переворачивался с боку на бок, наконец нащупал рукой выключатель и, тяжело дыша, сел.

Он сунул ноги в домашние туфли, накинул на себя тяжелый велюровый халат и прошел через две гардеробные и ванную в спальню Сандры. Там он зажег свет. В помещении стоял запах ее духов, одна штора тихо шевелилась от ветра. Матильда оставила дверь на балкон открытой.

Сенатор Робертс пригладил рукой волосы. Так чего же он все-таки хотел? Кто-то ведь потревожил его... Ах, да, лодочный сарай. Смешно, при чем тут сарай?

Он прошел через комнату, сдвинул штору и выглянул в сад. Сквозь ветки деревьев он увидел канал, отражающиеся в нем фонари с другой стороны. Лодочный сарай выдавался на берегу черной массой. Выглядел он мирной совсем не угрожающе.

Сенатор снова прошел через ванную в свою спальню, взял из ночного столика ключи от сарая и вышел на галерею. Холл лежал перед ним мрачный и молчаливый. «Бим-бом», — пробили старинные французские часы, пока он спускался по лестнице. Сенатор бесшумно пересек холл. В зимнем саду он отворил дверь на террасу и оставил ее широко распахнутой, чтобы не захлопнулась. Потом сунул руки в карманы халата, сразу став похожим на глыбу гранита, и спустился к лодочному сараю по тропинке, галька тихо шуршала под его домашними туфлями.