Шрифт:
— И потому в ответ — холод?
— Холод? — Старуха удивилась.
— Ну да.
— Тебе, что ли, холодно?
На полу старик нащупал рукой недопитую, как ему думалось, бутылку. Сделав пустой глоток, он тут же сомкнул губы... Пусто... Да и не грела, как он уже знал, самопальная водка.
Петр Петрович бросил бутылку — и как же легко, как охотно и как предметно она откатилась куда-то в глубину, под кровать. Этот звенящий звук перекатывающейся бутылки... В никуда.
— Что это ты пялишься? — спросила.
— Да так.
— Та-аак, — смеясь поддразнила Аннета Михеевна. — А перетакивать не будем?
Петр Петрович слишком напряженно смотрел на нее. Словно бы он увидел сейчас не старуху, а что-то вдалеке. Увидел что-то, чего никогда в женщинах не видел прежде... Она превосходила его!.. Она, а не он, долгожитель в этой вечной тяжбе. Он — только искра. И что он, что другой — ей без большой разницы. Тыщи лет... И в точности так она обработает завтра следующего зажившегося старикана, сюда даже не оглянувшись! И уж конечно, не вспомнив, что у предыдущего старика тоже было свое лицо, что было имя и что был он Петр Петрович...
Отчего у меня такая ясная голова, — думалось ему... Откуда эта ясность? Или, когда по-настоящему холодно, у человека не бывает разномыслия. Холод как билет в одном направлении.
— Не-ееет, — протянул ее голос, осклабясь. — Второй раз разве что посме-ертно. Когда тебя уж не будет.
Она скривилась в снисходительной улыбке:
— Бывает. Бывает, что воздаду-ут... Медаль уважительную, а? Посмертно. Кто что любит. Иль орденок геройский?
За окном едва-едва светало. Ночь... Петр Петрович Алабин, зоркий старик, всматривался в крестовину оконца.
Аннета Михеевна посмеивалась:
— Ведь я, ежели вглядеться, и ласковая, и добрая, — и красивая. Раскрасавица...
Старуха нашла шерстяное одеяло, набросила поверх: так и быть, согрейся малость, Петр Петрович! Она подтыкивала углы, но и сквозь два одеяла руки ее оставались холодны.
Он вдруг стал слышать, как уходит его тепло.
— Раскрасавица, верно? — посмеивалась.
Она, эта сука, его жизнь, встала под серенький просвет окна: ей хотелось, чтобы старик разглядел, что она нага до пояса. Чтобы увидел ее тяжелые груди. Чтобы признал ее холодную красоту!.. Юбка на ней колыхалась. И груди.
— Смотри, смотри лучше... Не фыркай... Да ты разглядел ли? Сюда посмотри!
Она изогнулась бочком, отчего излом ее бедер, и правда, стал выпуклее и заманчивее.
— А что?.. Стриптиз... А вот и не хуже других!.. Женщина! — ухмылялась изгибающаяся в неслышном ритме старуха.
Она там пританцовывала. Ей явно нравилось само движение. Изгибалась в талии. Ногой вправо — ногой влево... Его жизнь?.. Эта пляшущая, кривляющаяся, циничная и по-своему великолепная старуха. Ладно. Какая есть. Как в кошмаре. Пусть пляшет.
— М-мм... — стонал Петр Петрович.
Когда Петр Петрович очнулся, вокруг стоял тот же злой холод. Тело его задеревенело. А карге хоть бы что!.. Старуха знакомо лежала с ним рядом и от не фига делать болтала ногой. Она поддевала носком ноги какую-то тряпицу и подбрасывала ее вверх — этак на полметра... И снова поддевала... Молча. И с некоторой забавой для самой себя.
Он же вдруг замер. Его-то ноги, где они?! Их не было. Ниже колен он вовсе ничего не чувствовал. Ноги были, но потеряли чувствительность. Застыли... Господи! Какой холод! — спохватился Петр Петрович.
Он дернулся вправо. Дернулся влево... Взобрался на старуху, а она его насмешливо подбадривала:
— Вот дурачина!.. Ну, ладно, ладно. Давай, давай живей!.. А то мы совсем окоченеем!
Возможно, рана в плече еще усилила его жар. (И соответственно — усилила чувство холода извне.) Петр Петрович уже мало что соображал... Но он старался. Он очень старался. Бедняге все думалось, что своим упорством и постельным мужеством он спровоцирует и подвигнет старуху на еще один выплеск юности. Хоть на коротко. Хоть на пять минут... Он еще и еще заставит молодеть ее лицо, ее руки, грудь... Да хоть на пол-минуты, жизнь ты моя, сука ты старая...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Скверная мысль вдруг пришла ему в голову. Нехорошая мысль. Он нацелился и уже было потянулся руками к ее горлу. К ее старой шее. Но куда там!.. Руки не посмели... Вместо этого, как оно и бывает у мужчин, он только прихватил, притиснул подругу поцепче. И пальцами рук, с напрягом, стал прощупывать ее плечи... Ее бедра... И еще раз бедра. И еще... Мол, так нам будет слаще. Острее спровоцировать чувственность!.. До самой надкостницы, до суставов, до хрящиков. Тонкие, однако, косточки...