Мышке показалось, что пол уходит из-под ног, а вокруг – стойкий запах гари… Гари от снимков, на которых – она.

– Катя… это точно?

– Ну, ты что! Точнее не бывает, его и на освидетельствование назначили. Да там ясно как день – шизофрения, просто долго латентно протекала.

Мышка уже не слушала – она плакала, бросив телефон на диван. Хохол, внимательно наблюдавший за ней, почуял, что речь идет о Церпицком, но спрашивать сразу не стал, дал Мышке возможность поплакать и потом прийти в себя. Цокая зубами о край стакана, она пила воду с валериановыми каплями и смотрела перед собой пустыми глазами.

– Это я виновата.

– Что? – не понял Хохол, и она повторила:

– Это я виновата. Если бы не я – он бы мог остаться нормальным.

– Чушь собачья! – вспылил Хохол. – Он бы съехал рано или поздно, так лучше уж сейчас – пока никого не убил и не покалечил! Тебя вот, например!

– Он ничего бы мне не сделал… а мы с тобой ускорили…

– Все, я не желаю слушать твой бред, Машка! Ты любого врача спроси – псих все равно заканчивает в психушке! Ну, и этот закончил – все! Нет его! И ты тут ни при чем! Хватит, слышишь, – хватит! – Он сильно встряхнул Марью за плечи, и та замоталась в его руках, согласно кивая головой. – Вот и умница. Может, приляжешь пока?

– Д-да… – пробормотала она, и Женька унес ее в спальню, укрыл одеялом и выключил свет. – Нет! Не выключай! – заорала вдруг Марья, когда он уже почти вышел из комнаты, и Женька, испугавшись, вернулся:

– Да что ты, Маш? Я же в соседней комнате…

– Не уходи! – вцепившись в рукав его майки, истерично просила она. – Не уходи, мне страшно! Я уснуть боюсь!

Хохол только головой покачал – впечатлительная Мышка всегда все воспринимала близко к сердцу. Он сел рядом с ней, сгреб в охапку вместе с одеялом и усадил на колени.

– Так лучше?

Она прижалась к нему и тихонько всхлипывала. Хохол смотрел сверху вниз на ее черную макушку и видел совсем другую картину – Коваль, убивавшуюся по Малышу. Он точно так же, как сейчас с Мышкой, сидел с ней, носил на руках, говорил что-то, а она, оцепеневшая от горя, молчала и смотрела в одну точку. Мышка хотя бы плакала, и это давало надежду, что, выплакавшись, она все забудет. Коваль же все держала в себе и потому, не выдержав непосильной нагрузки, часто срывалась. Машку же нужно было уберечь от такого срыва – у нее просто не та психика.

– Маша… ты плачь, плачь, – бормотал он, чуть покачивая ее на коленях. – От слез легче делается. Если бы я мог – я бы по каждой ерунде рыдал…

Он еще что-то говорил – какие-то глупости, рассказывал стихи – вернее, пересказывал Жоркины песни из тех, что помнил, обещал, что летом они все вместе непременно поедут отдыхать, как и планировали – они с Мариной и Егоркой и Мышка с мужем и Аленой. Когда же Хохол устал молоть языком и осторожно заглянул в лицо Марье, то обнаружил, что она уже давно крепко спит.

Наутро Мышка проснулась совсем разбитая, не встала с постели, и Хохол решил побаловать ее чем-то вкусным. Она практически не ела сладкого, как и Марина, но была у нее маленькая страсть – пирожные с глазированным верхом. Такие – Хохол тоже это помнил – раньше продавали в кинотеатрах, стоила эта радость двадцать две копейки по тем деньгам. Он помнил, как еще пацаном с друзьями бегал на «Неуловимых мстителей» и перед сеансом непременно покупал в буфете стакан лимонада и такое пирожное. Ему даже показалось, что он прекрасно помнит и вкус, и запах. Сейчас их тоже можно было купить, хотя вкус был уже не тот, и цена, соответственно, изменилась.

– Машунь, я пойду до кондитерской прогуляюсь, хорошо?

– Да, сходи, – вяло откликнулась она, глядя в одну точку. – Только… Жень, ты недолго, ладно? Я боюсь одна…

– Не переживай, – он легонько щелкнул ее пальцем по носу и ушел.

Первый день весны в Сибири ничем не отличался от последнего дня зимы – тот же холод, те же замерзшие деревья, гололед и тихий падающий снег. Солнца не было, город казался серым и сюрреалистическим. Женька шел по тротуару, курил и думал, что ему нужно уезжать. И не домой, а туда, к Марине. Он чувствовал, что с ней происходит что-то, что она нуждается в его помощи, и, возможно, не столько в помощи, сколько в нем самом. Хохол всегда чувствовал этот момент.

Выйдя из кондитерской с пакетом, в котором просвечивал пластиковый контейнер с пирожными, Женька вдруг зацепился взглядом за листок объявления, хлопавший надрезанными полосками с номером телефона.

«Избавляем от нежелательных тату и шрамов». Сам не понимая, зачем, Женька дернул за один из «хвостиков» и опустил бумажку с номером в карман куртки.

Телефон завибрировал в тот момент, когда Хохол рылся во всех карманах в поисках ключей. Он стоял у подъезда и не мог вспомнить, куда засунул связку. Выходило, что он забыл их на диване, когда обувался, а значит, придется звонить в домофон и пугать Машку. А тут еще и собственный телефон… Но когда он вынул трубку и взглянул на дисплей, все сразу куда-то ушло – это была Марина.