Бенедикт поджал губы, с трудом удерживаясь от искушения поддразнить спутницу.

— Если пчелы нужны тебе только для того, чтобы время от времени убегать из замка, то смотри: если ты охладеешь и забросишь их, пчелам не сдобровать, — предупредил он.

— О, не будь таким чопорным, — с усмешкой откликнулась Джулитта.. — Мне и в самом деле нравится возиться с пчелами и ульями. Между прочим, знаешь ли ты о том, что рабочая пчела вырастает из личинки за три недели?

Бенедикт покачал головой.

— Все, что я знаю о пчелах, — это то, что они делают мед и что он весьма приятен на вкус. А если намазать его на ломоть только что испеченного хлеба… При одном упоминании об этом у меня слюнки текут. Твоя мать угощала меня сотовым медом, когда я с родителями приезжал в Улвертон. Но это было очень редко.

— Да, мама тоже любила пчел, — как-то отчужденно проговорила Джулитта. — Обычно она рассказывала им о всех важных событиях, происходящих в замке.

— Но зачем?

— Разумеется, для того, чтобы они не улетели! — ответила девочка, пораженная недогадливостью собеседника. — Если забыть сообщить им о том, что кто-то умер, женился или родился, они смертельно обидятся и покинут улей.

Бенедикт недоверчиво хмыкнул.

— Так, по крайней мере, говорит старая легенда. — Джулитта небрежным жестом откинула волосы с плеч. — Конечно, они могут улететь и потому, что матка постарела, или потому, что в улье стало слишком тесно. В любом случае, иной раз с ними нужно переброситься словечком-другим. Они не сплетницы. Им я без оглядки могу сказать, что думаю о ком-либо: они не хмурятся и не читают мне проповедей по поводу того, как себя вести.

— Полагаю, именно они научили тебя искусству больно и неожиданно жалить, — с легкой усмешкой обронил Бенедикт.

Девочка обиженно сморщила свой красивый носик.

— Они умирают сразу после того, как кого-нибудь ужалят, — ответила она, помолчав. — А иногда они запутываются в паутине или колючках и погибают, так и не сумев высвободиться.

В этот момент их взглядам предстала изумительная картина: на покрытом сочной густой зеленью, залитом солнцем лугу мирно пасся табун боевых коней. Кобылы, жеребята и годовалые жеребцы топтались бок о бок под присмотром огромного серебристо-серого скакуна, наследника славного Слипнира.

По мере того как они объезжали табун, Бенедикт показывал Джулитте коней, которых планировалось оставить на развод в Улвертоне, и тех, что были предназначены для продажи. Джулитта мигом забыла об обидах и на лету ловила каждое его слово. Ее глаза горели от любопытства.

— Именно так я и собираюсь поступить с табуном, — увлеченно продолжал Бенедикт, делясь самым сокровенным. — Я хочу влить в его жилы горячую кровь знаменитых иберийских скакунов, у которых словно огонь горит в копытах. О, эти лошади даже и без того великолепны! Дойди хоть до самой Испании, лучше не найдешь. Но я хочу, чтобы имя Бриз-сюр-Рисл засияло еще ярче и затмило своей славой всех. Но для этого нужно ехать в дальние страны и покупать лошадей у язычников и неверных. Так что в настоящее время это для меня не более чем мечта. Заставить мавра расстаться с лошадью почти невозможно. Если только у нее нет какого-нибудь скрытого дефекта, такого, например, как у коня твоего соседа из Саутуорка. Так что пока я только мечтаю о заморских поездках и делаю все возможное, чтобы как можно лучше зарекомендовать себя в глазах твоего отца.

Густо покраснев, Джулитта покосилась на молодого человека.

— Но рано или поздно ты все равно отправишься в чужие страны, да? — В ожидании ответа она затаила дыхание. — Когда?

— Непременно отправлюсь, — не колеблясь, ответил Бенедикт. — Наверное, тогда, когда научусь у твоего отца всему, что он знает, когда женюсь на Жизели и до конца исполню свой долг перед Бризом, произведя на свет продолжателя рода.

Побледнев, Джулитта резко натянула поводья, развернула кобылу и погнала ее в обратном направлении.

Поначалу Бенедикт опешил и хотел нагнать всадницу, но, поразмыслив, решил на время предоставить ее самой себе. От него не могло укрыться то, как стремительно превращалась она из ребенка в молодую женщину. За последние месяцы ее груди из едва выступающих бугорков преобразились в пухлые полушария, а бедра приобрели изящный изгиб. Она вытянулась и, судя по всему, собиралась расти еще дальше и впоследствии нагнать его, Бенедикта. Изменения, происходящие в теле Джулитты, сопровождались резкими перепадами в ее настроении. Что-то подобное переживал и он сам, когда в четырнадцать заметил, что его звонкий голосок вдруг стал хриплым и звучал так, словно металлическим бруском со скрежетом водили по лезвию меча Метаморфозы же, происходящие с самыми интимными частями его тела, вызвали тогда у Бенедикта удивление, растерянность и… удовольствие. Конечно, с девушками все обстояло по-другому Он понимал это и потому решил дать Джулитте немного свободы и не навязывать ей свое общество. Впрочем, в свободе он сам нуждался не меньше, чем она.

Бриз-сюр-Рисл, сентябрь, 1084 г.

— Сегодня он женится на моей сестре, — сообщила Джулитта пчелам, с деловитым жужжанием кружившим у окошечка улья. Даже сейчас, в ясное осеннее утро, они все еще продолжали прилежно собирать пыльцу. — Я знаю, что следовало рассказать вам обо всем раньше, но мне никак не хотелось верить в эту свадьбу. — Джулитта протянула руку и осторожно провела пальцем по ребру улья. — Ах, как бы я хотела оказаться на месте Жизели, — прошептала она, глотая слезы.