Поведение Руднева и Стеммана сейчас было диаметрально противоположенным - если Руднев рычал и матерился, то Стемман был абсолютно невозмутим и спокоен. Позже, во Владивостоке, младший штурман "Богатыря" Бутаков долго пытался доказать в компании офицеров, что явственно слышал, будто Руднев кричал что-то про "котенка, к которому приходит песец"... Естественно, что ему никто не поверил, и господа офицеры, сами не дураки поругаться, дружно высмеяли эту "прикладную зоологию".

Руднев успел набрать воздух, чтобы проорать приказ "затоптать эту гадскую груду японского допотопного металлолома в воду по самый клотик", но Стемман успел первым.

– Всеволод Федорович, пожалуй, вы были абсолютно правы, - спокойно и невозмутимо, даже как-то с ленцой произнес Стемман, как будто вокруг него не разрывались снаряды, а на рострах не разгорался пожар, вызваный очередным попаданием невесть как прилетевшего с "Хасидате" снаряда, - утопление этого антиквариата не стоит риска повреждений "Богатыря". К тому же я думаю, что головной получил достаточно, чтобы больше беспокоиться о своем выживании, чем о преследовании нашего транспорта. Прикажете снова разорвать дистанцию до пятидесяти кабельтовых?

Руднев медленно выдохнул, вдохнул снова и, слегка успокоившись, произнес:

– Да. Отрывайтесь, и давайте спокойно, без лишнего азарта, с дальней дистанции попробуем еще раз объяснить нашим японским коллегам, что вдвоем им лучше не пытаться нас преследовать. Если опять полезут - тогда еще раз пойдем им навстречу, но терпеть их огонь сейчас, когда поотставшая пара вышла из тени флагмана, нам и правда, ни к чему. К повороту. И, Александр Федорович - спасибо, что не дали мне поддаться азарту.

– "Лена" поворачивает на нас!
– Неожидано донесся тихий крик сигнальщика, который, как-то кривовато привалившись к броне, продолжал наблюдать за горизонтом в бинокль через щели рубки. После боя он доплелся в лазарет, зажимая проникающую рану в боку и шатаясь от изрядной кровопотери. На вопрос лекаря: "Голубчик, что же ты раньше не пришел-то?" почти теряющий сознание матрос ответил: "Да неудобно было оставить пост во время боя".

Позже, во Владивостоке, при разборе выхода в море командир "Лены" лейтенант Рейн пытался убедить Руднева, что он близко к сердцу принял впечатляющий взрыв, имевший быть место, как ему показалось, на корме "Богатыря" и последовавший за этим пожар. Но Руднев, безжалостно разложив по косточкам его поведение, показал, что на самом деле лейтенанту наскучило просто конвоировать пленный транспорт. Он пошел на прямое нарушение приказа "в бой не ввязываться", предпочел "не разглядеть за дымом" поднятый на фок-мачте "Богатыря" приказ "вернуться к охраняемому транспорту", и нагло пристроившись в кильватер крейсеру, открыл огонь из своих 120-миллиметровок с предельной для тех дистанции.

Действия "Лены" окончательно утвердили Катаоку в мнении, что после того, как соотношение сил изменилась с "три к одному" на "два на два", преследование лучше прекратить до подхода поотставшего "Чиен-Иена". В результате командир "Лены" был жестоко наказан - его перевели из временных командиров "Лены" в постоянные. Кроме того, Руднев отправил по команде представление на повышение этого, по его выражению, "долбанного Нельсона" [73] в чине до капитана второго ранга и на Орден Станислава 3 степени, для комплекта. Позже в кругу офицеров Владивостока стало ходить высказывание контр-адмирала по этому поводу - "любой, выполнивший мой приказ и уклонившийся от боя, заслуживает меньше моего уважения и поддержки, чем тот, кто, нарушив таковой, в бой ввязался и победил".

"Чиен-Иен" до заката не успел приблизиться на расстояние ведения огня, а в темноте Катаока предпочел отвернуть и сопроводить в Сасебо искалеченную "Ицукусиму" всем отрядом. Ночной бой - это лотерея. Более быстрые и маневренные "Богатырь" и даже "Лена" имели больше шансов всадить мину в видимый на закатной стороне "Чиен-Иен", чем получить от него двенадцатидюймовый снаряд, оставаясь на фоне темного неба восточной части горизонта. По прибытию в Сасебо "Ицукусима" заняла док на полтора месяца. "Богатырю" потребовался недельный ремонт с заменой стеньги мачты, одного шестидюймового орудия и восстановлением палубного настила, проломленного упавшим рангоутом. Заодно шесть 75-миллиметровых пушек были заменены на пару шестидюймовок, что довело бортовой залп до девяти стволов.

Дальнейшее возвращение во Владивосток прошло без ярких событий, если не считать таковым встречу с "Громобоем" на рассвете. А по возвращению Руднева ждали плохие новости - встречавший его на пирсе Гаупт после поздравлений с удачным походом огорошил новостью.

– Всеволод Федорович, ваши варяжцы совсем распоясались от безделья - лейтенант Балк, так тот вообще чиновника железнодорожного ведомства коллежского секретаря Петухова застрелил. Сейчас под стражей в гостинице...

– Так... Порадовали. Час от часу...

Дверь комфортабельного номера "Астории", что на Светланской, превращенной в офицерскую гауптвахту, со скрипом распахнулась, и обернувшийся на звук Балк увидел в дверном проеме до боли знакомую фигуру с контр-адмиральскими погонами и тросточкой в правой руке.