Долго раздумывал он, кого же ему заарканить, и в конце концов позвал к себе Мавы. Когда тот явился, Халназар посмотрел на него каким-то особенным взглядом и ласково сказал, указывая на место возле себя:

— Мавы, иди, сынок, сядь вот здесь.

Когда Мавы видел такой почет? Он даже задрожал от испуга и поспешил присесть на корточки у двери:

— Бай-ага, мне и тут хорошо.

Но Халназар, улыбаясь, опять указал глазами на место рядом с собой:

— Сын мой, не все достойны сидеть на этом месте. Ты это сам знаешь. Но раз я говорю, — иди и садись, не бойся...

Мавы нерешительно прошел на указанное место. Его не привыкшие к ковру ноги дрожали, на шее задергался живчик.

Халназар начал потихоньку разматывать клубок своих замыслов:

— Мавы, у тебя, сынок, нет ни отца, ни матери. Вот уже четыре года ты живешь у меня в доме. Ты полюбился мне. Я думал о тебе, много думал. Сколько ни воздай человеку, угодившему тебе, все будет мало. И решил я женить тебя, поставить тебе белую кибитку... как сыну.

Слова Халназара взволновали Мавы. С такой теплотой говорили с ним только в детстве. То, что в устах бая «сын свиньи» превратился в «сынка», растрогало его до слез.

Халназар видел, как подействовали на слугу его слова. Он понял, что Мавы от волнения не в силах ответить.

— Вот есть у меня сыновья, — продолжал он. — Ни один из них не выказывает мне такой преданности, как ты... Мавы, дитя мое, вот платок — вытри глаза... Мой сын, Мавы, даже овцы и ягнята, разлученные на день, когда встречаются вновь, так блеют, будто стонут. Как же не пролить слезы отцу и сыну, когда они вновь обрели друг друга. Я знаю, ты плачешь от радости — это хорошо. И мое сердце растрогано.

Мавы вытер платком глаза и сказал хриплым голосом:

— Бай-ага, эти твои слова заставили меня вспомнить детство.

Его глаза, полные слез, и в самом деле блестели, как у ребенка, который встретился с матерью.

— Мой Мавы, я считаю тебя своим сыном. Ты согласен?

— О, если бы...

— У меня четыре сына, с тобой будет пять. Я женю тебя на девушке, которая тебе нравится. Устрою свадьбу Баллы и твою в один день.

Последними словами Халназар сам себя резанул по незажившей ране и нахмурился. А Мавы эти слова окрылили. Он подумал: «Вот отдаст он за меня Майсу!...» И только подумав об этом, сообразил, как это глупо.

— Отец! Прими меня в сыновья, — взволнованно сказал Мавы, — и у тебя не будет сына более послушного. Я не заставлю тебя повторять свое слово два раза. Скажешь: «Умри!» — умру не задумываясь!»

Халназар тут же подарил Мавы новый халат, заранее приготовленный, надел ему на голову свою черную каракулевую шапку, дал новые чокай.

— Вот, дитя мое, теперь ты мой сын! — сказал он и пожал Мавы руку. Жене, которая в то время появилась в дверях, он приказал: — Ты зови теперь Мавы сыном — я усыновил его. И смотри не делай никакой разницы между ним и твоими детьми! Сшей ему синюю рубашку и суконные штаны. А мехинке и всем детям скажи, чтобы отныне они не считали Мавы слугой и обращались с ним, как с нашим сыном.

Садап-бай понимающе кивнула головой:

— Отец, ты исполнил мое желание. Я давно этого хотела. Сам бог тебя надоумил — я очень рада.

Мавы и во сне не снилось такой радости. Голова у него шла кругом. Теперь у него есть и отец и мать, и притом он сын самого Халназар-бая! Он никак не мог осмыслить всего случившегося. На память пришел человек, которого он как-то повстречал в песках, едучи за хворостом. Это был старик с белой бородой. Он расспросил Мавы, кто он такой и откуда, и, узнав о его тяжелом положении, ободрил его:

— Будь терпелив, сынок, и достигнешь своей цели! Мавы понял теперь, что повстречал самого хыдыра.

В своем новом халате, в новых чокаях и каракулевой шапке Мавы явился к Мехинли. Та посмотрела на него с улыбкой, и ему стало еще радостней. Он должен был назвать ее матерью, но вспомнил, что она моложе его, что они обменялись словами любви, что они живут в сердце друг друга, и, улыбнувшись, сказал:

— Майса!

Сказал — и смутился. Его устыдило то, что на жену своего отца он смотрит с любовью.

На другой день Мавы надел рубашку с косым воротом, сшитую Майсой. С этого времени в жизни его произошла огромная перемена. Теперь к нему обращались не иначе, как: «сын мой», «мое дитя», «Мавы-джан». Дети бая стали смотреть на него приветливо. И сам он словно стал другим человеком. Если раньше он все делал из страха, то теперь стал это делать из сыновнего долга.

Мавы и в самом деле готов был умереть ради вновь обретенных отца, матери и братьев.

Прошло несколько дней. Об Артыке ничего не было слышно, и тем не менее Халназар не давал почувствовать Мавы, что после сладкой еды бывает горькая отрыжка. Халназар хорошо помнил, что ласковое слово и змею выманит из норы. И он стал добиваться, чтобы Мавы сам напросился на тыловые работы.