* * *

Рассвет занимался медленно. Нехотя, словно его кто-то подталкивал, а он изо всех сил упирался. Черные тучи заволокли почти все небо; только запад как будто еще сопротивлялся воздушным стражам.

Подходящий день для такого события...

Площадь перед ратушей была забита до отказа. Пришли все, или почти все, если считать расставленные на стенах караулы. Простые воины, их командиры, жители Лиомора, — словом, все, кто хотя бы слышал о нем... Посреди площади возвышался наскоро построенный деревянный помост — последняя пристань души и тела, как сказали бы слуги божьи. Но сейчас их не было — во всем городе не нашлось ни одного жреца, друида либо мазанника. Лишь солдаты и простые жители города-крепости... Барон, облаченный в парадные доспехи и широкую красную с зеленым мантию, умиротворенно возлежал на длинных измазанных смолой жердях, являвшихся одновременно и ложем, и перекрытием для довольно хлипкого помоста. На запечатанных устах застыла печальная улыбка, словно перед долгим расставанием, которому рано или поздно придет конец.

— ...Он погиб от рук гнусного предателя, но его дело продолжается! Барон Ильтиу благословил брак своей дочери Роланды и своего полководца Тира. А это значит: командиром полков становится Тир, как его преемник и наследник.

Тысячи пар глаз обратились к застывшему у помоста фирийцу. Они знали — этот не подведет, не бросит их на произвол. О нем уже ходили легенды: битва у Молчаливого леса, лиоморский прорыв, сражение у фирийских осадных орудий...

И сотни голосов воскликнули: «Да здравствует новый барон Ильтиу!» Тир мгновенно покраснел и опустил глаза. Он понимал, что граф Остерил объявил об их с Роландой благословении не случайно — ведь надо же хоть как-то поднять боевой дух воинов! Фирийцы никуда не ушли, осада не снята, а значит, война продолжается, и времени на горевания остается так мало. Однако как же это больно и... противно.

— Как и для многих из вас, он был не просто командиром, безупречным полководцем и дальновидным стратегом. Он был отцом и другом! И теперь я говорю: виват, старый друг! Виват отец-командир! — Остерил вскинул вверх вышитый фамильным гербом платок. Следом за ним взлетели десятки, сотни разноцветных лоскутков — где простой клочок ткани, наспех оторванный от надетой по случаю парадной рубахи, где украшенный гербом платок. Заколыхали разноцветные флаги и вымпелы.

— Ты навсегда останешься для меня больше, чем командиром, — прошептал коннаский граф, подходя к кольцу воинов, отобранных лично им, Рамалией и Тиром для прощальной церемонии. — Зажечь факелы.

Деревянный помост окружило кольцо живого огня. Остерил и Рамалия также зажгли свои факелы. И лишь Тир на мгновение заколебался. Его взгляд блуждал по лицам собравшихся, тщась отыскать хоть какую-то поддержку. Вот Брабан, отрешенно уставившийся на величественный помост; вот и озерники — Ле Гуин и Ле Криан — так же как и молодой эриец, стоявшие среди других, кому суждено было отправить Мирана в лучший мир; вот вечно невозмутимый Сконди, однако и он отчего-то прячет глаза: не уберег? не защитил?.. И наконец... Роланда. Баронета, облокотившись спиной на подпорку помоста, пристально вглядывалась в чернеющее небо, словно пыталась увидеть там хоть какой-нибудь след, какое-нибудь знамение. У ее ног скрутился калачиком Огонек.

Как будто бы все. Тир поднес кресало к факелу. Огонь яростно охватил просмоленное дерево. Огненное кольцо начало стремительно сжиматься вокруг последнего пристанища барона, позади раздался грохот ударяемых о щиты мечей. Роланда наконец оторвала блуждающий взгляд от почерневшего неба и отошла в сторону, так, чтобы ее не коснулось жаркое пламя. Она не боялась, нет, после встречи с Огоньком она уже никогда не смогла бы бояться огня. Но время отпускать прошлое пришло...

Три факела коснулись деревянного помоста, и пламя мгновенно охватило его. Тир, Рамалия и Остерил отошли в сторону, настал черед простых воинов. Горящие факелы полетели к подножию помоста, и погребальный костер взмыл до небес...

...Груда обожженных деревянных балок вспыхнула с новой силой — Огонек купался в нем, словно морской тюлень в теплых водах далекого юга. Для него это была всего-навсего игра, баловство, которое никто не останавливал. Да и зачем? Пусть повеселится, и так день выдался хмурым, пасмурным. Ни единого проблеска солнечных лучей, ни единого дуновения ветерка.

К вечеру черные тучи наконец разверзлись, устремляя на обожженную землю холодные снежные потоки. На горизонте то и дело всплывали мутные очертания двух солнц, которые уже не грели, не светили — просто завершали свой очередной обход. День подходил к концу.

На ратушной площади остались лишь шестеро. Остерил, потупив взор, неторопливо выводил острием меча какие-то рисунки на замерзшей земле. Впереди стояли Тир и Роланда, между ними — вдоволь наигравшийся огнем харал. Дочь покойного барона, юридически еще баронета, а фактически — баронесса, правительница Ильтиу, Лиомора и прилегающих к ним земель, тихо всхлипнула и уткнулась лицом в парадный, измазанный копотью и сажей плащ возлюбленного. Тир обнял ее, однако взгляда от догорающих останков погребального помоста не отвел.

— Наверное, я пойду, — тихо сказал Сконди. — А то Гуин с Брабаном там такого накомандуют...

Гном стоял справа от Роланды, опираясь на свою секиру, и еле слышно насвистывал какую-то ведомую только ему похоронную мелодию.

— Фирийцы уже, наверное, оправились от недавней взбучки. Так что... ну, пошел я, в общем...

Никто не ответил. Сконди резко развернулся на одних носках и широким размашистым шагом направился в сторону восточной стены.

— Я тоже пойду, — пробубнил коннаский граф. Диск первого солнца спрятался за горизонт, лишь на несколько минут оставив своего извечного товарища... Их осталось четверо — Тир с Роландой и взявшиеся за руки Ле Криан и Рамалия.