Думаем, наконец, что устав Владимиров о церковных судах существовал и в XI в. и действительно дан самим равноапостолом, только дан, по всей вероятности, нераздельно с тою заповедию (клятвою) о десятине, которую, по свидетельству преподобного Нестора, Владимир, написав, положи в Десятинной церкви. Правда, летописец прямо этого не выражает и, сказав сообразно со своею частною целию о десятые (так как повествует о Десятинной церкви), не упоминает о прочем содержании грамоты, но приведенные им из нее заключительные слова Владимировы: «Аще кто сего посудит, да будет проклят» – кажутся заимствованными из известного устава Владимирова о судах церковных. А кроме того, весьма замечательно, что и новгородский князь Всеволод, и смоленский Ростислав, давая своим местным епископам грамоты о десятинах, без сомнения по примеру грамоты Владимировой о том же предмете, неоспоримо существовавшей, помещают в этих своих грамотах и уставы о церковных судах и людях... Не без причины также составители летописи Никоновой и Степенной книги представляют устав святого Владимира о десятинах и о церковных судах за один и тот же устав, положенный в Десятинной церкви. Не без причины во всех доселе известных списках устава Владимирова о церковных судах в самом начале его помещен устав о десятине. И, вникая в сущность того и другого устава, невольно приходишь к мысли, что один из них неизбежно вызван был другим и оба должны были составить одно целое. Когда святой Владимир, построив Десятинную церковь в Киеве, повелел давать для содержания ее десятину от всего имения княжеского и, следовательно, в частности, от всякого княжа суда по всей земле Русской, ему необходимо было для ясности и удобоприложимости этого узаконения тогда же определить: а) какие же суды не суть княжи, в которые не подобает вступатися ни князю, ни тиунам его и с которых, следовательно, не должно собирать десятины, т. е. суды церковные, б) какие люди по всей земле Русской не должны подлежать суду княжеских тиунов и взносить десятину, т. е. люди церковные. Так дело и представляется в известном ныне церковном уставе Владимировом: «Я, – говорит великий князь, – создал церковь Десятинную в Киеве, дал ей для содержания десятину по всей земле Русской из княжения, именно от всего княжа суда десятую векшу, а из торгу десятую неделю... и проч. Потом на основании Номоканона, сгадав с своею княгинею и с детьми, что не подобает ни князю, ни тиуном его судити следующих судов... как принадлежащих Церкви, равно и следующих людей церковных... дал те суды митрополиту и епископам». По крайней мере, должно допустить, что, если святой Владимир несомненно дал закон о десятине, ему необходимо было дать закон и о судах церковных, когда приложение первого как не вполне определенного начало встречать неизбежные препятствия, и что оба эти постановления, столько соприкосновенные и близкие между собою, весьма естественно было князю изложить потом в одном письменном уставе.

Имеет ли церковный устав Владимиров и внутренние признаки своей подлинности? Т. е. все ли в нем сообразно с обстоятельствами и места, и времени его происхождения, и первоначального существования? Припомнив предварительно, что все дошедшие до нас списки устава Владимирова суть только копии его, допустившие в себе с течением времени более или менее важные изменения, что к подлиннику можно относить с несомненностию одно то, в чем списки разных редакций сходны между собою, и только с вероятностию – то, что составляет существенные особенности редакции обширной, мы, не обинуясь, отвечаем на предложенный вопрос утвердительно. Язык устава по всем редакциям носит на себе печать глубокой древности и несомненно мог принадлежать времени Владимира: два-три слова, кажущиеся не столь древними, могли быть внесены в устав переписчиками XIII в. без ущерба для существа устава. В содержании его предоставляются ведомству церковному известные суды, в которые запрещено вмешиваться судиям гражданским, и в близком к тому времени гражданском уставе, известном под именем Русской Правды, действительно эти суды опущены. Несогласие оказывается одно: тяжбы детей и братьев о наследстве в церковном уставе подчинены суду духовенства, а по Русской Правде их судит князь чрез своих отроков. Но это означает только или отмену прежнего закона в последующем законодательстве, или то, что наследственные дела по желанию тяжущихся или по существу и обстоятельствам самих дел могли быть судимы и духовным судом, и светским. Далее в церковном уставе исчисляются люди, подведомые митрополиту и епископам, вместе с некоторыми заведениями – и одни из этих людей и заведений несомненно уже существовали во дни святого Владимира, другие могли существовать, по крайней мере, к концу его царствования. Были тогда у нас, как мы видели, и митрополит, и епископы, и священники, и диаконы, и весь клир, по неоспоримым свидетельствам. Были, как увидим, монастыри и, следовательно, чернецы и черницы, игумены и игуменьи. Были паломники и, без сомнения, странники, слепцы, хромцы и врачи. Могли быть, как и всегда в христианстве, люди, чудесно исцеленные, также рабы, отпущенные господами на волю по духовным завещаниям. Могли быть для больных, вдов, сирот и пришельцев больницы и гостиницы, хоть немногие, особенно если припомним, каким милосердием к нищим отличался святой Владимир, княживший еще 28 лет после своего крещения. Что касается до хронологической и исторической несообразности, встречающейся в самом начале устава, будто великий князь Владимир принял от Цареградского патриарха Фотия первого митрополита Киеву Леона, то она, как известно, находится только в некоторых списках, относится к особенностям их несущественным и потому не может быть вменяема списку первоначальному. Другая историческая несообразность устава, подчиняющего волхвования и чародеяния суду церковному, тогда как история представляет у нас в начале действующими против волхвов князя и его чиновников, не есть несообразность. Великий князь Ярослав в 1024 г. и чиновник княжеский Ян в 1071 г. преследуют и казнят волхвов, собственно, как возмутителей общественного спокойствия, как злодеев, невинно умертвивших множество жен и требовавших немедленного наказания без всякого нарочитого разбирательства самого их учения. А вот когда в то же время явился волхв в Новгороде и начал проповедовать прямо против веры христианской и прельстил многих, здесь мы видим уже действующим всенародно и рассуждающим о вере епископа; князь Глеб обнажил свой меч против волхва уже вслед за тем, когда последний произвел великий мятеж в народе. Наконец, выражения, встречающиеся в средине и конце устава, что святой Владимир предоставил известные дела церковному ведомству на основании Номоканона, «по первых царей уряженью и по Вселенских святых семи Зборов великих святитель», мы не имеем права принимать в таком строгом смысле, будто наш равноапостол буквально позаимствовал из означенных источников все свои церковные узаконения. Довольно, если одни из них, действительно, взяты из Номоканона и тех законов Моисеевых, которые обыкновенно входили в состав Кормчих, а другие дарованы, по крайней мере, согласно с духом Номоканона, т. е. с общим духом и смыслом правил церковных и гражданских постановлений, данных древними христианскими государями в пользу Церкви.

III. Церковный устав Владимиров точно и есть таков. Он представляет, с одной стороны, извлечение из греческого Номоканона и входивших в состав его законов Моисеевых, а с другой – опыт русского самостоятельного законодательства, согласного с духом Номоканона. В этом уставе излагается двоякий суд Церкви: суд, так сказать, частный, простирающийся на одних людей церковных, и суд общий, простирающийся на всех мирян, и, кроме того, излагаются два особые постановления о десятине и торговых мерах и весах.

В отношении к людям церковным устав говорит, что они во всех своих делах должны подлежать ведомству и суду только своего духовного начальства – митрополита и епископов и не подчинены начальствам светским. Это узаконение, усвояющее такое важное преимущество Церкви, действительно заимствовано из Номоканона – из правил соборных и постановлений греческих государей. Но у нас оно отчасти расширено и отчасти изменено. Расширено потому, что к людям церковным, которые освобождаются от подсудности гражданской власти, кроме собственно духовенства, белого и монашествующего, пользовавшегося этим правом издревле, относит еще лица, принятые только Церковию под ее покровительство или получающие от нее содержание, каковы слепец, хромец, лечец, прощенник, задушный человек, сторонник, паломник, также больницы, гостиницы, странноприимницы, чего по греко-римским законам не видим. Такое расширение закона могло быть выведено из тех постановлений, которыми ведомству епископов в Греции были подчинены богоугодные заведения, устроенные под покровом Церкви для содержания больных, престарелых, нищих, для приема странников и под., а следовательно, подчинялись некоторым образом и самые лица, поступавшие в эти заведения. Изменено потому, что по всем делам и тяжбам между людьми церковными и посторонними повелевает учреждать суд общий, т. е. состоящий из судей церковных и светских, кто бы ни был ответчик – лицо духовное или мирянин, тогда как по греческим законам такие дела были судимы одним тем начальством, которому подведем был ответчик: духовным – если он был духовного звания, светским – если был мирянин. Впрочем, и эта перемена могла быть основана на законах византийских, по которым, с одной стороны, епископ имел право пересматривать приговоры светских властей по делам, касавшимся лиц духовного звания, а с другой – местное гражданское начальство обязывалось утверждать решение епископа по делам между мирянином и духовным, если оба тяжущиеся были довольны этим решением, а если нет, то пересматривать тяжбу вновь.

Определяя круг дел, в которых суду Церкви подчиняются не одни уже люди церковные, но и все миряне или все вообще христиане, устав Владимиров перечисляет, в частности: 1) преступления против веры и Церкви: отправление языческих обрядов, еретичество, волшебство, святотатство, ограбление мертвых тел, введение или внесение в церковь животных без нужды – это согласно с греческим Номоканоном; 2) дела брачные, семейные и находящиеся в связи с ними преступления против чистоты нравов: вступление в брак в запрещенных степенях родства и свойства, похищение женщин, разводы, блуд, прелюбодеяние, оставление материю незаконнорожденного своего дитяти, противоестественные пороки – также согласно с Номоканоном. Но устав Владимиров имеет и здесь свои особенности. Он, во-первых, при исчислении того или другого класса дел, подлежащих суду церковному, указывает на некоторые частные случаи, на некоторые виды преступлений, вовсе не упоминаемые в законодательстве византийском. Таковы именно: между делами против веры и Церкви – повреждение храмов и могил, а между делами семейными – неблагопристойная защита мужа женою и нанесение побоев снохою свекрови, хотя этим указанием частные случаи только разъясняется содержание закона, а не привносится ничего нового. Во-вторых, подчиняет суду церковному некоторые дела, которые по греко-римским законам подлежали разбору и преследованию не духовного, а гражданского начальства. Разумеем преступления против святости власти родительской и тяжбы между детьми и братьями умершего о наследстве. Оба означенные постановления, несогласные с гражданскими законами Византии, устав наш мог заимствовать из законов Моисеевых, входивших в состав Кормчих, и таким образом остаться согласным с греческим Номоканоном. Наконец, что всего важнее, перечислив суды церковные, устав Владимиров присовокупляет: «Князю, и боярам, и судьям их в те суды нельзе вступатися», тогда как в Греции было иначе. Там известные дела, предоставленные суду Церкви, могли подлежать и суду гражданскому. Церковь судила их с церковной стороны как дела совести, определяла их нравственное значение, полагала за них епитимий, употребляла и другие свойственные ей меры для вразумления и обращения согрешивших; мирская власть могла рассматривать те же самые дела со стороны гражданской как преступления общественные и часто для наказания их и пресечения употребляла свои меры. Можно, впрочем, думать, что устав Владимиров, вообще не отличающийся как первый опыт в своем роде точностию и отчетливостию выражений, запрещает гражданским начальствам вмешиваться в суды церковные, собственно поколику они суть церковные с той их стороны, с какой они должны подлежать ведомству единственно духовенства, а о другой, гражданской, их стороне только умалчивает. Это тем вероятнее, что дела, например о волхвовании и волхвах, подчиненные в уставе суду церковному, с гражданской стороны были судимы у нас, по свидетельству истории, и преследуемы мирскою властию еще при Ярославе и его детях. Странно только, что суды, предоставленные в уставе Владимировом духовенству, в Русской Правде или гражданском законодательстве того почти времени вовсе не упомянуты, кроме судов о наследстве, хотя это и можно объяснять только неполнотою означенного законодательства.

Статья о церковной десятине, изложенная в уставе Владимировом, могла быть заимствована из постановлений Моисеевых (Лев. 27. 30), хотя и не из тех, которые входили в состав Кормчих. Впрочем, и сам князь не выдает ее (и ее только одну) заимствованною из греческого Номоканона и в этом отношении она может быть названа самостоятельною статьею русского устава, потому что предоставляла русскому духовенству пользоваться таким правом, которого греческое духовенство никогда не получало от своего правительства.

Наконец, статья о торговых мерах и весах прямо основывается в уставе Владимировом на законе Божием и действительно заимствована из тех постановлений Моисеевых, которые входили в состав Кормчих. А с другой стороны, имела опору и в узаконениях греческих государей.

Таким образом оказывается, что наибольшую часть узаконении, и самых главных, церковный устав нашего равноапостола позаимствовал из греческого Номоканона, хотя, надобно заметить, не исчерпал всего источника, так как ведомству греческой иерархии подчинены были еще некоторые другие предметы, вовсе не упомянутые в нашем уставе.

И если, с другой стороны, на все эти узаконения он положил собственную печать, если даже дополнил их, предоставив духовенству в России новые права, каких в Греции оно не имело, то все это сделал согласно с духом Номоканона или на основании законов Моисеевых, входивших (кроме статьи о десятине) в состав Номоканона. А потому несправедливо было бы утверждать, вопреки ясных слов самого устава об его источниках, будто некоторые статьи его (например, о десятинах, о делах по наследству, о причислении к людям церковным больных, странников, паломников и богоугодных заведений) позаимствованы из Польши и других стран Западной Европы, потому только, что там действительно все эти предметы и лица подлежали суду церковному во дни святого Владимира, хотя мы не отвергаем, что нашему великому князю и его советникам могли быть известными установления Западной Церкви, действовавшие в соседственной Польше.