На улицу Сент-Оноре экипаж ехал по набережным, старательно объезжая притоны, расположившиеся на улицах Пти-Бурбон и Пули, протянувшихся вдоль старого Лувра. Николя созерцал соседствовавшее с королевским дворцом скопление грязных подозрительных лачуг, где процветали всевозможные недуги, как телесные, так и умственные.

Одна сторона улицы Сент-Оноре являла собой череду модных лавок, откуда диктовали моду всему городу. Каждый новый сезон из этих роскошных магазинов искусные ремесленники отправляли в далекие северные королевства, включая Московию, на юг и даже в сераль турецкого султана фарфоровых кукол, причесанных по последней моде, тщательно одетых и с богатым приданым, являвшим собой уменьшенные модели новейших фасонов одежды. Другая сторона, ближе к рынку, была посвящена соблазнам более приземленным. Ресторан в особняке Алигр, знаменитый храм чревоугодия, открытый годом раньше, выставлял в окне окорока и колбасы. Однажды вечером Бурдо повел туда Николя отведать новомодное блюдо — страсбургскую кислую капусту. Это блюдо получило одобрение Медицинского Факультета, характеризовавшего его как пищу «освежающую, помогающую против цинги, производящую очищение лимфы и способствующую кроветворению». Славилась также и тамошняя форель. Выловленную в Женевском озере, ее варили живьем, с приправами и уксусом, и в этом отваре доставляли в заведение; говорили — и де Лаборд это подтверждал — что когда повозка с форелью, отправленная в Версаль, запаздывала, король приказывал задержать обед.

Но вот показались Оранжерея, и возле нее монастырь капуцинов; покрытая черной сланцевой черепицей, крыша монастыря блестела после дождя, отбрасывая серые блики. Фиакр двинулся в сторону улицы Шевийи, затем выехал на улицу Сюрен и вскоре подъехал к кладбищу прихода Мадлен. Подступы к кладбищу охраняли французские гвардейцы; они преграждали доступ на его территорию и прилегавшие к ней улицы плотной мрачной толпе, молчаливо топтавшейся напротив кордона. Экипаж замедлил ход, не в состоянии проехать сквозь скопление людей; Николя постучал кулаком в переднюю стенку кузова, и когда кучер остановился, вышел из кареты. Ему навстречу шагнул человек в черном платье советника: Николя узнал в нем Мютеля, комиссара квартала Пале-Руаяль. Комиссар пожал Николя руку, а двое сопровождавших его помощников поклонились. Один из них, господин Пюисан, отвечал в ведомстве Сартина за спектакли и иллюминацию; другой, господин Оше де ла Терри, являлся его помощником, и оба принадлежали к давним знакомыми Николя.

— Мой дорогой собрат, — начал Мютель, — господам, пребывающим под моим началом, поручено упорядочить процедуру опознания тел. Тут так мало места, что если мы позволим подойти всем сразу, это приведет к очередному столпотворению и новым жертвам. Полагаю, вас прислал к нам на помощь господин де Сартин?

— Не совсем так, хотя мы, разумеется, в вашем распоряжении. Речь идет о расследовании, связанном с обнаруженным сегодня ночью подозрительным трупом. Поэтому нам необходимо посмотреть… Полагаю, у вас есть списки?

— Разумеется, мы составили списки всех, кого удалось опознать по тем или иным признакам; еще есть список тех, кого опознали родственники, и список примет тех, кого мы пытаемся опознать с помощью этих самых примет. У многих лица превратились в бесформенное кровавое месиво, и опознать такие трупы надежды мало. А тут еще и ливень… вряд ли мы сможем долго хранить тела… Но в Мертвецкую они все не поместятся!

Приблизившись к Николя, комиссар, понизив голос, справился о здоровье Сартина.

— Ах, дорогой мой, вы же знаете, simplicitas ас modestiae imagine in altitudinem conditus studiumque litterarum et amorem carminum simulans, quo velaret animium [18] …и не менять при этом париков…

Когда их слова не предназначались для чужих ушей, оба комиссара, будучи страстными любителями изящной словесности, с удовольствием поддерживали разговор при помощи латинских цитат.

— Bene [19] . Действительно, необходимо выявить виновников! И уверенность, что он это понимает, меня вдохновляет. Конечно, положение серьезное, но он выпутается. Хотелось бы как можно скорее узнать истину. И тогда ложь и зависть увязнут в собственной трясине!

И, подмигнув, добавил:

— Положитесь на меня, я постараюсь выяснить и сообщить вам как можно больше подробностей, связанных с проявленной в эту ночь некомпетентностью.

Понимающе улыбнувшись, Николя подкрепил улыбку дружелюбным взмахом руки. Когда в 1761 году его неожиданно для всех назначили комиссаром Шатле, собратья по ремеслу приняли его настороженно. С тех пор большинство из них прониклись к нему уважением за его собственные достоинства, и, уверенные в его честности и готовности, в случае необходимости, ходатайствовать перед генерал-лейтенантом, охотно делились с ним своими трудностями. Николя никогда не кичился своими успехами и никогда не забывал воздать должное ветеранам ремесла, старшим его по возрасту.

Николя и Бурдо отправились в церковь, где составляли списки. Со всех сторон неслись стоны и рыдания родственников погибших. Приступив к просмотру, инспектор через несколько минут указал Николя на строку, и тот громко прочел:

— «Молодая хрупкая девушка, одетая в шелковое платье соломенного цвета, белокурые волосы, голубые глаза, возраст — девятнадцать лет…»

Он подозвал пристава, составившего список.

— Эта запись последняя. Следовательно, приметы жертвы вы получили совсем недавно. Вы помните, кто их сообщил?

— Да, господин комиссар, ведь дело было четверть часа назад. Какой-то господин лет сорока, а с ним молодой человек. Господин искал племянницу. Он казался очень взволнованным, и даже дал мне карточку своей лавки, дабы я сообщил ему, ежели отыщу девушку.

Сверившись с номером записи, он порылся в картонной коробке, где стопочками лежали разнообразные бумаги.

— Сейчас… так, номер 73… Вот!

И он вытащил украшенный виньетками кусочек картона с нарисованными вверху двумя зверьками с густым мехом. Их пушистые хвосты служили обрамлением гравюры, изображавшей мужчину в шубе и меховой шапке, тянувшего руки к пылающему очагу. Текст карточки гласил: