— Господин комиссар, — зачастила она, — да, да, мы все слышали. О, Господи, да разве такое возможно? Я говорила старшей сестре, вон она, стоит сзади, она так взволнована… Так вот, я же говорила, что ей надо поскорее одеться, но все пошло наперекосяк… Представьте, сударь, кошка, которая, несмотря на свой возраст и сопутствующие ему многочисленные хвори, всегда ложится спать на краешке… Впрочем, не будем отвлекаться. Я не думала, что в этом году спускать меха в подвал придется так рано. Вы заметили, как поздно пришла зима? А какие дожди шли… Этот злосчастный брак стал нашим несчастьем. Но что он может, бедняжка. Он вынужден всегда…

В растерянности Николя стоял и слушал захлестнувший его ноток бессвязных слов, заставлявших усомниться в здравости рассудка Камиллы Гален. Старшая сестра, по-прежнему, как и утром, непричесанная, выделялась своим ярким, однако грязным, помятым, а кое-где и разорванным платьем.

— Мадемуазель, прошу вас, не так быстро. Вы же слышали, я хочу допросить вас. Меня интересуют обстоятельства, предшествовавшие смерти вашей племянницы. И я намерен допрашивать вас поочередно, одну за другой. Поодиночке.

Вместо ответа Шарлотта громко зарыдала и засморкалась. Дверь кабинета отворилась, и показался встревоженный Бурдо. Николя махнул рукой, давая понять, что все идет как надо. Сестры вновь приклеились друг к другу: черный сухой лист на фоне алого половодья. Два искаженных гримасой лица составили единое целое, Николя понял, что вряд ли сумеет разделить этих сиамских близнецов, и ему придется мириться с их причудами. В памяти промелькнуло видение одного из наиболее ценных экспонатов кабинета редкостей господина де Ноблекура — колбы со сросшимися эмбрионами.

— Когда вы в последний раз видели вашу племянницу? — начал он.

Камилла, младшая, уверенно ответила.

— Вчера во второй половине дня, мы — правда, Лолотта? — помогали ей одеваться.

— Да, да, — подтвердила старшая, — и даже…

— И даже побранили ее, так как она выбрала слишком светлое платье для вечерней прогулки по улицам. И как ей только такое в голову пришло!

Судя по озадаченному взору старшей, Николя проникся уверенностью, что младшая весьма вольно трактовала ее мысли.

— А как она была одета?

Маленькие глазки шныряли во все стороны, постоянно уходя от прямого взора Николя.

— В платье из желтого шелка. Шляпка с желтыми лентами.

— У нее была сумочка?

— Нет, нет, — сказала Шарлотта, — никакой сумки. Только очаровательная венецианская маска. Совершенно белая, словно ее густо обсыпали мукой.

— Ты путаешь, маска была на карнавале. Ну и короткая же у тебя память! Моя сестра хочет сказать, что у нее была дамская сумочка с несколькими экю. Разве не так, моя дорогая?

Старшая нахмурилась, и, желая скрыть разочарование, уставилась в пол.

— Если ты так говоришь…

— Я не говорю, а утверждаю. Ах, господин комиссар, моя сестра такая бестолковая. Представьте, как-то раз, я даже подумала на ее канарейку, которую называют как угодно, но я уверена, что речь идет именно о канарейке, и даже, быть может, о зяблике… Так о чем я говорила? Я читала в рассказе у одного путешественника, что был открыт новый вид, трясогузка Киршнера… Но это не твоя…

Николя опять перебил ее словоизлияния.

— В котором часу ваша племянница вышла из дома?

— Точно не скажу. Мы такие забывчивые! Она ушла в сопровождении Мьетты, нашей служанки. Нам следовало бы запереть Наганду, дикарь хотел пойти за ней. Потом мы вернулись в дом, вскипятили чайник и приготовили легкий ужин. И незадолго до полуночи легли спать.

— Мадемуазель, вы подтверждаете слова вашей сестры?

Шарлотта, по-прежнему храня обиженный вид, молча кивнула.

Он почувствовал, что сегодня обе очумелые сестрички вряд ли сообщат ему что-либо более удобоваримое. Без сомнения, они решили по-своему обвести его вокруг пальца и увести подальше от истины. Путаное многословие младшей казалось слишком естественным, чтобы не быть притворным. Он позвал Бурдо и велел привести обоих Галенов. Затем он обратился к Шарлю Галену и попросил его позвать Наганду. Гален-старший ушел, но быстро вернулся, совершенно растерянный.

— Господин комиссар, мы его заперли, но он сбежал!