«Паккард» Мейкона Помера медленно катил по Недокторской, пересекал плебейскую часть города (известную впоследствии под названием Донорский пункт, ибо там нередки были кровопролития) и, объехав стороной центр, направлялся к кварталам предместья, где жили богатые белые. Кое-кто из чернокожих, увидев машину, с благодушной завистью вздыхал — красота, высокий класс. В 1936 году среди них было мало таких зажиточных, как Мейкон Помер. Другие провожали взглядом катившую мимо семью, чуть-чуть завидуя, но прежде всего забавляясь, потому что этот широченный зеленый «паккард» противоречил всем их представлениям о том, каким положено быть автомобилю. Мейкон никогда не делал больше двадцати миль в час, никогда не газовал и никогда не вел машину один-два квартала на первой скорости, дабы всласть покрасоваться перед пешеходами. Ни разу у него не лопнула шина, ни разу не вышел в дороге бензин, после чего пришлось бы обращаться к дюжине сияющих оборванных мальчишек с просьбой подтолкнуть машину в гору или подвести к обочине тротуара. Никогда он не привязывал отваливающуюся дверцу веревкой, и ребятишки никогда не вскакивали на подножку его машины, чтобы прокатиться. Сидя за рулем, он никого не окликал, и никто не окликал его. Ему ни разу не случилось вдруг затормозить и дать задний ход, чтобы поболтать и посмеяться с приятелем. В открытых окнах машины никогда не виднелись пивные бутылки и вафельные стаканчики с мороженым. Никогда не выставляли к окну помочиться мальчугашку. И дождь не капал на крышу машины, если Мейкону удавалось этого избегнуть, а к «Магазину Санни» он ходил пешком — «паккардом» же пользовался только для парадных выездов. Мало того, люди даже сомневались, сидела ли когда-нибудь хоть одна женщина на заднем сиденье этой машины, а ведь ходили слухи, что Мейкон посещает «нехорошие дома» и что ему случается порой переспать со сговорчивой или одинокой жилицей. А потому сверкающие глаза Магдалины, называемой Линой, и Первого Послания к Коринфянам были единственным проблеском подлинной жизни в унылом и мрачном «паккарде». Вот люди и прозвали его катафалком Мейкона Помера.

Первое Послание к Коринфянам запустила пальцы себе в волосы и провела ими по голове. Волосы у нее были длинные и пушистые, цвета сырого песка.

— Мы куда-то едем или просто катаемся? — Она внимательно разглядывала из окна прохожих.

— Осторожней, Мейкон. Каждый раз на этом месте ты неправильно поворачиваешь, — раздался справа тихий голос Руфи.

— Может быть, ты поведешь машину? — сказал Мейкон.

— Ты знаешь, я не умею водить.

— Тогда позволь мне самому этим заняться.

— Пожалуйста, только пеняй на себя, если… Мейкон мягко свернул на левую развилку шоссе, ведущую через центр в одно из фешенебельных предместий.

— Папа! А куда мы едем?

— В Онор #233;,-ответил Мейкон.

Магдалина, именуемая Линой, еще ниже опустила чулки.

— Это на озере? А что там? Там же никого и ничего нет.

— Там загородные участки на берегу. Твои отец хочет взглянуть на них, Лина. — Руфь взяла себя в руки и опять вступила в разговор.

— А зачем? Там только белые живут, — сказала Липа.

— Там не всюду белые живут. Есть и пустые участки. Незастроенные. На той стороне, если проехать немного подальше. Там можно разбить участки для цветных. Построить летние домики. Ты понимаешь, что я имею в виду? — Мейкон взглянул в зеркальце на лицо дочери.

— Но кто там будет жить? Цветные ведь не могут иметь два дома сразу, — возразила Лина.

— Преподобный Коулс может, и доктор Синглтон, — заметила Коринфянам.

— И еще этот адвокат… забыла, как его фамилия? — Руфь поглядела на Коринфянам, но та молчала.

— А еще, наверное, Мэри. — Лина засмеялась. Коринфянам устремила на сестру холодный взгляд.

— Папа не станет продавать участок официантке. Папа, неужели ты позволишь нам жить рядом с официанткой?

— Но если ей принадлежит этот участок, Коринфянам, — сказала Руфь.

— Мне все равно, что ей принадлежит. Кто она такая - вот что важно. Да, папа? — В поисках поддержки Коринфянам повернулась к отцу.

— Ты слишком быстро едешь, Мейкон. — Руфь упиралась носком туфли в пол.

— Если ты не прекратишь учить меня водить машину, то отправишься домой пешком. Я не шучу.

Магдалина, именуемая Линой, наклонилась вперед и положила на плечо матери руку. Руфь молчала. Мальчуган брыкнул ногой.

— Прекрати! — сказал Мейкон.

— Мне нужно в туалет, — ответил сын. Коринфянам схватилась за голову:

— О господи!

— Но ты же был там, перед тем как мы вышли, — сказала Руфь.

— Мне нужно! — В его голосе послышались плаксивые нотки.

— Ты уверен? — спросила мать. Он посмотрел на нее. — Пожалуй, придется остановиться, — сказала, ни к кому не обращаясь, Руфь. Она мельком глянула в окно — городские улицы остались позади.

Мейкон ехал, не снижая скорость.

— А себе мы тоже купим участок на берегу или ты просто продаешь землю?

— Я ничего не продаю. Собираюсь купить и сдавать ее в аренду, — ответил дочери Мейкон.

— Ну, а мы сами…

— Мне нужно выйти, — снова перебил малыш.

— …тоже будем там жить?

— Возможно.

— Одни? Или кто-то еще? — с любопытством спрашивала Коринфянам.

— Не могу сказать. Но через несколько лет… скажем, лет через пять, а может, десять, многие цветные разбогатеют так, что смогут покупать себе там участки. Многие, попомни мое слово.

Магдалина, именуемая Линой, глубоко вздохнула.

— Вон там можно было бы остановиться, папа. А то он напрудит на сиденье.