Наступал вечер, а с ним сладкая казнь — катание на качелях.

Огромное дерево грецкого ореха, в ветвях которого была подвешена большая и забавная люлька для качелей.

В ней вполне можно было разместиться четверым.

Вот мы и катались — вчетвером.

Первое время наши девочки садились вдвоём на одну сторону, а мы с Лёшкой на другую. Это было неправильно. Не только потому, что мы были тяжелее девчонок. Правильно — это когда с Лёшкой Наташа, а со мной Тамара. Правильно — это когда моя робкая ладонь осторожно ложится на тонкую девичью талию.

Совсем рядом были её волосы, они чудно пахли какими-то цветами, то ли ромашкой, то ли акацией, лёгкое летнее платье держалось на тонких, узеньких бретельках, ах, как хотелось совершить маленькую шкоду — незаметно сдвинуть бретельку с тамариного плеча и тогда я увидел бы нежное начало девичьей груди… Но я не мог сделать этого.

Ведь это была Тамара — моя тихая любовь.

А была бы Ирка — конечно я обнажил бы её плечо.

Так и катались мы, робкие влюблённые, в странной деревянной люльке.

Лёшка с Наташей на одной стороне, а я с Тамарой на другой.

Удивительный запах листьев грецкого ореха сладко щекотал ноздри.

Темнело быстро — летом всегда так: только что сияло солнце, и вот его уже нет, короткие сумерки и кромешная южная ночь.

А мы всё катались и катались, веселя девочек «приличными» анекдотами и пугая их «страшными» историями.

Увы, всё кончалось быстро.

Наташа была «папенькиной дочкой» и имела строгое предписание — возвращаться домой не позднее десяти часов вечера. По сравнению с Наташей, свобода, которую подарили мне родители, была царской — я мог гулять до одиннадцати.

— Сколько времени? — тревожно спрашивала Наташа.

Лешка чиркал спичкой, а я смотрел на часы, которые не так давно подарил мне отец.

Было без пяти десять.

— Без четверти десять, — врал я.

Хотелось побыть рядом с Тамарой ещё хоть десять минут.

Однако Наташа, видимо, уже знала, что я лгу во имя любви.

— Я иду домой, — говорила она своим низким голосом.

Спрашивается, зачем я врал?

Лёшка выпрыгивал из люльки и, уперевшись ногами, с трудом тормозил увесистую конструкцию. Приехали. Мы помогали девочкам выбраться из нашей уютной обители.

Потом мы неторопливо шли провожать Наташу, благо, её дом был совсем рядом, пять минут ходьбы.

— Наташа, ты? — раздавалось из темноты.

— Я, папочка, я, — отвечала Наташа.

Неясная тень впереди принимала очертания человека и превращалась в наташиного отца. Он подходил к нам совсем близко и с бесцеремонным интересом вглядывался в наши лица. Не знаю, как Лёшке, но мне это не нравилось.

— Какие у тебя сегодня кавалеры? — спрашивал наташин отец.

— Те же, что и вчера, — отвечал я.

— Такие же дерзкие и сердитые? — улыбался он.

— Такие же, — говорил я.

Не дано мне было постичь его странный юмор.

— До свиданья, Тамара, до свиданья мальчики, — прощалась с нами Наташа.

Тамара что-то отвечала ей в ответ, а мы с Лёшкой лишь мычали: «Пока».

Наташа с отцом исчезали в темноте.

Втроём мы шли домой, одуряюще пахла акация, и вокруг нас летали мириады мигающих светлячков.

Я специально долго листал толстые тома энциклопедий, пока не нашёл правильное название этих удивительных насекомых. Они назывались — лициоля.

Пацаны ловили светлячков и с бессмысленной жестокостью губили их в угоду сиюминутной радости. Несчастного жучка делили на две части, задняя половинка продолжала фосфоресцировать, — ею намазывали ладони, лоб, щеки, и наша глупая молодежь ненадолго превращалась в уругвайских туземцев.

В одной книжке я прочёл, что самые большие светлячки живут в Уругвае.

Долгое время мы с Тамарой ходили, робко держась за руки. И вдруг я заметил, что она прячет руку, за которую я её обычно держал. Она стала закладывать её за спину, забавно выворачивая назад. Словно прятала от меня.

При этом взять девочку за руку было почти невозможно.

И тогда мне ничего не оставалось — я осторожно обнял её за плечи. И в этот момент я понял, какой я дуб! Лопух! Она давно хотела, чтобы я обнял её, а я, баран, лишь держал её за руку.

Словно юный пионер.

Потом настал день, точнее, вечер, когда я впервые поцеловал Тамару.

Это было так забавно и так трудно — первый поцелуй.

Я провожал Тамару. До самой калитки.

Мы стояли рядом и о чём-то шептались.