— Лила! — Баро махнул рукой, подзывая кого-то. — Иди сюда, ты нам нужна.

Из задних рядов вышла молодая цыганка в длинной лоскутной юбке, блузке с открытым воротом, богатым монистом на шее в три ряда, браслетами на тонких запястьях. Встала перед Баро, уперев кулаки в крутые бёдра, тряхнула чёрными кудрями, сверкнула белозубой улыбкой.

— Здесь я. Что надо?

Рядом судорожно вздохнули.

Андрей бросил короткий взгляд на Симая. Рот кэрдо мулеса был приоткрыт, глаза, не мигая, безотрывно смотрели сквозь пламя костра на молодую цыганку.

Опа, мысленно почесал в затылке Сыскарь, кажется, попал Симай Удача. Что теперь будет? Она же мёртвая. Хотя, с другой стороны, он тоже не от живого отца рождён. Тут у них, гляжу, живые с мёртвыми так перепутались, что уже не сразу и разберёшь, что к чему. Или, действительно, это я их притягиваю? Оборотни, сам Симай, мёртвый табор, ещё вампир какой-то ожидает… Если дальше так пойдёт, то, пожалуй, и встреча с каким-нибудь Вием не покажется слишком фантастической… Ох, разбудите меня кто-нибудь. Пожалуйста. Он потряс головой, докурил в две затяжки сигарету до самого фильтра и бросил окурок в костёр.

— Ты не спишь, — сказала ему Лила. — Даже не надейся. Но впереди не так плохо, как тебе кажется. — Она подошла ближе, села рядом прямо на траву, подогнув по-турецки ноги, протянула руку, сказала нараспев. — Позолоти ручку, молодой красивый, всю правду тебе расскажу, спасибо потом скажешь, не раз вспомнишь добрым словом цыганку Лилу!

Сыскарь достал бумажник, раскрыл. Одна пятитысячная, пара тысячных купюр, несколько сотенных и мелочь. И — вот они — уже заработанные им тут деньги: два новеньких серебряных рубля с профилем императора Петра Первого на одной стороне и четырьмя литерами «П», переплетёнными в виде креста, на другой. Четыре гривенника — десятикопеечных монеты и два пятака. Всего — два рубля с полтиной. Цена головы оборотня.

Она же мёртвая, а мертвецам бабки ни к чему, промелькнула было здравая мысль, но закрепиться не успела. Поддавшись импульсу совершенно иной направленности, Сыскарь положил на ладонь цыганки сначала серебряный петровский новенький рубль, а затем, совершенно уже непонятно, почему — две тысячные бумажные купюры из его времени.

— Этого хватит? — спросил, усмехнувшись.

— Сам как думаешь? Много дать — жалко, мало — стыдно. Вдруг цыганка обидится, плохое скажет. Не бойся, не скажу. Хотя есть на тебе плохое, есть. Но это можно поправить. — Лила быстро спрятала деньги и взяла его за левую руку. — Ну-ка, дай шуйцу погляжу…

Не без внутреннего трепета он раскрыл перед ней ладонь.

Молодая цыганка склонила голову, вгляделась, быстро провела тонкими пальцами по линиям, едва касаясь кожи.

— Любовь у тебя на сердце, — сказала нараспев. — Сильная любовь. Из-за этой любви ты и здесь очутился.

— Как это? — сорвался с губ вопрос.

— А так. Не у одного тебя эта любовь. Была она и у друга твоего, нынче убитого. Звали друга, — она подняла голову, взгляд огромных глаз, опушённых длинными чёрными ресницами, словно ожёг душу, — Иваном. Иваном его звали. Верно?

— Верно, — прошептал он и невольно сглотнул.

— Убили Ивана твоего, — теперь Лила уже не смотрела на руку, хоть и не отпускала её. Глядела неотрывно в глаза. В упор, не мигая. Пламя костра, отражаясь в её расширенных чуть не на всю радужку зрачках, гипнотизировало, завораживало, влекло… — А убил тот, у кого тоже интерес к той же любви. Злой интерес, корыстный, смертельный. У любови твоей волосы как спелая пшеница, стан тонкий, глаза зелёные, светлые. Убийца же… — она приблизила лицо почти вплотную — так, что Сыскарь уловил запах речной воды, шедший от её волос. И ещё один, едва заметный, на грани восприятия, совершенно незнакомый, странным образом одновременно влекущий и отталкивающий — то ли духов, то ли благовоний. Щемило сердце от этого аромата, и тесно было душе в теле. Сыскарь потянул ноздрями вмиг сгустившийся воздух. Глаза Лилы расширились до совершенно невозможных пределов, цыганка сдавленно вскрикнула и отпрянула назад.

— Этого не может быть… — прошептала она.

— Я знаю, — сказал Сыскарь. — Сам удивляюсь.

— Помолчи, — звякнули браслеты на взмахе тонкой смуглой руки. — Баро! — она повернулась к седому цыгану. — Это судьба.

— Всё судьба, — спокойно произнёс Баро, выпуская табачный дым к звёздному небу.

— Ты не понял. Его, — она указала пальцем на Андрея, — отправил сюда тот, кто послал убивших нас.

— Чёрный колдун?

— Да, Григорий. Будь он проклят во веки веков.

— Наши проклятья на него не действуют, Лила. Но… Ты не ошиблась?

— Нет. Я видела его в памяти этого человека так же ясно, как вижу тебя.

— Эй, погодите, — подал голос Сыскарь. — О ком это вы речь ведёте? О Григории? О деревенском колдуне Григории, которого я знаю?

— О нём, — кивнула Лила. — Это твой враг. И наш тоже. Смертельный враг.

— Постойте, постойте… Давайте уточним. Чёрные густые волосы с сединой. Чуть сутулится, смотрит исподлобья. Нос длинный, крючковатый. Глаза такого… жёлтого цвета, зрачок вроде как алым иногда отливает. Очень необычные глаза.