Шрифт:
Сюда дьявол Самбатион пробраться не мог. Часть дороги он пытался плыть под днищем корабля, но это было бесполезно. Боль в костях и мышцах была невыносимой. Тут, в самом сердце Израиля, он был абсолютно беспомощен. И он вернулся на свои места, на скучную западную границу.
Они плыли всю среду и весь четверг, в пятницу викинги забеспокоились – приближался канун субботы, но в пятом часу после полудня они пришвартовались в порту Шаркил. Последний корабль в тот день перед тем, как порт был закрыт.
В течение этих трех дней учил Сефсах Титу тому, что можно вкратце узнать об иудаизме. О стране Сиона, об Иерусалиме, о праотцах наших, о судьях наших, о Самсоне, о рабстве нашем в Египте, о Моисее, о маце. О праздниках Суккот, Шавуот и Пуриме, о синагогах, о царях наших, о Вирсавии, о пророках, о Рут, о том, что то, что тебе ненавистно, не делай товарищу. Об Иове, о душевной депрессии и о зле. О разрушении и рассеянии народа по миру. О кошерной пище, запрете есть мясное и молочное вместе. О субботе, о языке иврит, о днях Йом Акипурим и Рош Ашана, о месяцах года, о месячных – времени запрета половых сношений. Об алфавите и пером стихе Устной Торы. Об освящении, зажигании свечей в канун субботы. О правилах погребения. О запрете есть раков и креветок, моллюсков и улиток. О Хевроне, Шило и Бейт-Эле. О Иосифе Флавии и Маккавеях. О Талмуде, созданном в Вавилоне. Об Иисусе и окружавших его учениках-евреях, создавших другую религию, настолько похожую и настолько отличную. О наших особых страстях. О религиях и язычестве, которое ей знакомо и которое незнакомо. О десяти заповедях. Об историях великой любви в священном Писании. О том, как хазарский Каган пригласил еврея, мусульманина и христианина, и в результате их дискуссии понял – и принял иудаизм. О Бар-Кохбе, его льве, его храбрости и милосердии. О молитвенных принадлежностях, мезузах и талесах. О рабби Акиве и рабби Шимоне Бар-Йохае. Об Ироде Великом. О притчах, пытающихся понять хазарскую душу. О Мессии.
Тита всё слушала и слушала, и когда они с закатом солнца сошли на берег, спросила, можно ли встретить субботу в каком-нибудь еврейском доме, а не только в столовой гостиницы.
Тувяуу и Гдадлияу искали каких-либо родственников в Шаркиле. И, конечно же, нашли. Все умылись, и Тита в том числе. Причесались и приоделись.
Когда зажгли свечи, она воспламенилась вместе с ними, и два язычка пламени светились в ее глазах, когда они сидели за столом, и когда хозяин дома Реувен Каплан произнес – «И были сотворены небо и земля, и все их воинства», – она заплакала и засмеялась. Попробовала халу и упала в обморок. Упала на ковры, покрывающие пол комнаты. Рассыпались ее волосы, побелело лицо, остекленели зрачки, в которых еще полыхало пламя свечей. Крошки мака на губах.
Песхах подскочил к ней, пытаясь отряхнуть крошки от ее глаз, но Реувен Каплан сказал: «Отойди от нее, это опасно».
Тита лежала без движения, и все ждали. Суп становился холодным. Все ждали. Постепенно все смутное в ее глазах, стало проясняться, в белом пространстве начало все колебаться, затем вещи обрели розовато-желтоватый оттенок. Внезапно она очнулась и стала бормотать «Хала, хала». И голос ее был странным, словно бы приходящим издалека, голосом существа, в котором разрушились все чувства, источились все формы любви и страдания. Голос безумия, голос великой болезни, великого проклятия, высшего знания, коснувшегося самой сути непознанного.
«Ты хочешь халу?» – спросил Песах.
«Нет», – сказала и вдруг встала. Наивный, вопросительный взгляд стоял в ее глазах, но ощущение было, что она все поняла без объяснений.
«Я увидела нечто», – сказала она, – дай мне что-то, чем можно писать».
«Она чужеземка, гойя», – объяснил родственнику Тувияцу, и Реувен Каплан намекнул мальчику из рабов, обслуживающих их, принести бумагу и карандаш.
«Я видела буквы, сказала Тита. – Вот это что?» – и она начертала, с трудом выводя линии, печатные ивритские буквы, которые расшифровали с трудом – Nb miNi bwvy – «Преисподняя и Ничто не…»
«Что это? – спросила Тита. – Есть в этом какой-то смысл?»
«Да, – сказал хозяин дома, – это слова на иврите, но я не понимаю их связь. Надо позвать раввина. Нет, лучше я пойду сам к главному раввину города».
Хозяин взял листок и вышел. Праздничный ужин был испорчен. Зато собакам досталась роскошная добыча, а женщины тихо проклинали происшедшее.
Довольно поздно явился раввин, вгляделся в Титу, спросил: «Что ты видела?»
Но Тита, увидев раввина, начала дрожать. Когда раввин спросил ее, дрожь перешла в сильный трепет и плач. Голос ее с трудом был слышен. Вдруг она вскочила, бросилась на колени и обняла ноги раввина.
«Это запрещено», – мягко сказал раввин и осторожно разнял ее объятия.
«Но она же гайка, – сказал Песах, защищая ее поведение.
«Она – праведница, – сказал раввин, – она будет еврейкой».
И он тут же покинул дом, дав указания женщинам, как привести Титу в чувство.
Реувен Каплан поднял Титу с пола:
«Знаешь, что ты видела?»
«Не знаю. Буквы. Пенсах, ой, простите, Пасиах, извините, не учил меня ивритским буквам, потому я не знаю, что увидела. Буквы были в небе».
«Ты видела стих из Книги Священного Писания – Книги притчей Соломоновых. Раввин тут же узнал этот стих двадцатый из главы двадцать седьмой – minwm к1: ||-пк1 ^-«Преисподняя и Аваддон (Ничто, Бездна) ненасытимы…» (перевод по каноническому тексту Библии. Прим. переводчика).
«Но у нее написано – «Преисподняя и Ничто не…» – сказал Гедалияу.
«Именно это невероятно потрясло раввина. Он сказал, что она не могла это слышать, ибо написано, как у нее, а при чтении в голос произносится не «Авэда», а «Авадон». В тексте Книги в Священном Писании есть такая ремарка.