— Управлять будем вечно. Вечно…

В условиях, когда неслиянны эти языки… Когда невозможно создать единый язык, а, значит, и мощную коммуникацию в пределах большинства… Все, надеюсь, понимают, что язык — это средство коммуникации? И мир не придумал других средств. Я, разумеется, имею в виду политический язык. Если этого языка нет, и все говорят на двунадесяти языках, — так и будет это фиаско…

— И будем, — говорят либероиды, — мы этим управлять, как хотим и сколько хотим.

Это не политическая проблема? Это не является главной политической проблемой, ради которой мы собрались? Есть другие проблемы? Какие?

Как только здесь возникнет политико-лингвистическое единство, как только всё это спаяется по-настоящему, — всё, не будет никаких либероидов и ничего другого, страна повернётся, будет осуществлено очередное русское чудо, и она пойдёт в нужном направлении.

Как только — так сразу…

Но вы понимаете о каком «как только» идёт речь? Каков уровень амбиции? Я бы с удовольствием его занизил до предела, но нет возможности. Болезнь такова, что либо нужно применять вот эти самые фантастические и амбициозные средства, либо говорить, что больной умер.

Либо лгать самому себе, вытаскивая из процессов какие-то малые лакомости: депутатские мандаты или что-нибудь ещё. Я не хочу этим заниматься.

А теперь подумаем о языке. В сущности, язык для меня, как для политика, конечно же, является, прежде всего, средством коммуникации. Я же вижу, вижу на практике, что огромное количество позитивных, духовных, недовольных сегодняшней ситуацией людей начинает конфликтовать друг с другом потому, что у них нет прочного, эффективного, единого политического языка. И если не будет этой коммуникации, какая политическая организация? Какие политические победы? Какой политический субъект?

Значит, коммуникации нужного качества нет.

Нужен язык.

Язык опирается на смыслы, символы, образы и всё остальное. Отдельно надо обсуждать эту проблему в следующих передачах — не в следующих сериях этой передачи, а в следующих передачах.

А смыслы все эти связаны с метафизикой. Нет языка без метафизики. Ну, нету его.

Произошло самое страшное. Схему управления можно восстановить за 10 дней — единство языка и смысла так быстро восстановить нельзя.

Не будет метафизики — не будет смысла — не будет языка — не будет коммуникаций.

Соответственно, возникает эта проклятая метафизическая задача в качестве основной и ничем не заменяемой. Нельзя обойти эту точку.

Это вовсе не ситуация, в которой Сергей Ервандович Кургинян по его особой любви, театральной или какой-то ещё к подобного рода заморочкам, хочет всех затащить в какую-то метафизическую пещеру. То ли платоновскую, то ли похуже. Это абсолютно трезвый взгляд политика на то, что либо надо лечить заболевание этим средством, либо признать заболевание вообще неизлечимым никакими средствами. Других средств нет.

Те, кто признают это, идут за нами. Те, кто этого не признают, идут другими путями. Мы можем быть с ними глубочайшими союзниками, глубочайшими попутчиками, друзьями, братьями, гражданами одной страны, имеющими общую цель величия нашей страны… У нас может быть глубокая дружба…

Но у нас другой путь.

Наш путь — метафизика ради смыслов, языка и коммуникаций, а не метафизика вообще для того, чтобы подразвлечься разного рода сложностями.

Нам метафизика нужна так, как слесарю отвёртка, чтобы вывернуть винт. Я понимаю, что так метафизику не делают. И что эта метафора рискованная. Но я хочу прояснить свою мысль и сказать, что ничего в подобном завышении планки от эстетства или того, что ты хочешь отдать должное своим каким-то заморочкам, нет.

Я так вижу политическую злобу дня. И, поскольку я её так вижу, я что-то могу. Я могу выигрывать информационные сражения. Я могу строить и развивать организации. Я могу создавать какие-то интеллектуальные продукты. Я всё это могу делать вместе.

Потому что я это так вижу.

И с первой же передачи «Суть времени» мы заговорили только об этом. И сейчас мы подходим к ключевой точке, которой является метафизика сверхмодерна. А также вообще ответ на вопрос о том, а так ли нужен этот чёртов сверхмодерн, если у него такая сложная метафизика?

Об этом давайте поговорим в следующем выпуске программы.

Итак, метафизика нужна нам не сама по себе, не в качестве изысканного развлечения в башне из слоновой кости. Она нужна нам для восстановления разрушенной смысловой целостности, языка и коммуникаций. Никакой другой логики быть не может.

Не будет метафизики — не будет накалённых смыслов — не будет языка — не будет коммуникаций.

Вот не будет и всё. Может быть, если мы будем недостаточно удачливы или успешны в том, что касается метафизики, то создание метафизики не обернётся тем, что возникнет новый политический крупный язык, — тогда мы провалились.