В подтверждение моих опасений парень объявил:

— До обеда у меня никого нет. Хочешь — займемся прямо сейчас. Давай, не будь хлюпиком.

In extremis [41] меня спасло появление Сары с большой сумкой в руках.

Словно только сейчас ощутив неуместность своего вторжения в нашу жизнь, Вертун подскочил и протянул моей подруге руку. Сара пожала ее без особого энтузиазма. Затем татуировщик скрылся в своем отсеке и врубил на полную мощность «Creedence Clearwater Revival».

Вопли одной из WASP заставили Вертуна наполовину уменьшить громкость.

Именно в этот момент Сара обняла меня за плечи. Ее лицо сияло от восторга.

— Мы напали на след, — прошептала француженка. — Быть может, простое совпадение, однако поразведать стоит.

— Что у тебя?

— На Манхэттене и в Бруклине удача мне не улыбнулась, но вот на Статен-Айленде проживает некий Дэвид Кауфлер. Я не оговорилась: «проживает», а не «проживал». Его имя значится в телефонном справочнике за этот год, что не может не радовать.

— Ты полагаешь, это и есть сын Лизерль и американского солдата?

Сара вытащила из сумки кожаную куртку-косуху, протянула мне и сказала:

— Скоро выясним. На пароме, конечно же, будет холодно.

Путешествие в метро до станции «Бэттери-парк» выглядело как возвращение в прошлое лет на пятьдесят, если не больше. И туннели, и сами вагоны, перевозившие тысячи пассажиров, казалось, застали еще первые выступления Фрэнка Синатры.

Да и конечная станция, с которой ходил бесплатный паром на Статен-Айленд, относилась еще к эпохе черно-белого кино. Развлекая пассажиров, ожидавших отправки на самый дальний конец Нью-Йорка, чернокожий певец с остекленевшими глазами исполнял классический блюз. На его гитаре было всего две струны. Это звучало лучше, чем на многих дисках из моей — теперь такой далекой — коллекции.

Когда подошло громадное судно, на берег вывалила толпа мрачных пассажиров, и только потом нам удалось попасть на паром. Пять минут спустя он тяжело отчалил, отделив нас пучиной моря от силуэтов Манхэттена.

Мы с Сарой смотрелись как типичные обитатели Вильямсбурга. Ветер задувал в корму, и я увидел, как перед нами вырастает статуя Свободы. Мне пришло на память ее воспроизведение, созданное Дали в Кадакесе, только с факелами в обеих руках.

По мере нашего приближения к оригиналу статуя оставалась для меня все такой же грозной. Это непроницаемое бронзовое лицо казалось мне не символом свободы, а скорее ликом исполина, готового предать огню все человеческие измышления.

Когда мы достигли пристани, я вспомнил, что десять лет назад уже был здесь, но только из метро на паром не пересаживался. В моем путеводителе «Нью-Йорк за неделю» значилось, что посмотреть статую Свободы, не тратя время в очередях, стоило, но на Статен-Айленд высаживаться не рекомендовалось. Причина была не в том, что это опасно, просто острову недоставало привлекательности, характерной для Большого Яблока [42] .

Республиканский остров в составе города с демократическим большинством, Статен-Айленд начиная с 1980 года несколько раз пытался отделиться от Нью-Йорка, потому что население не ощущало на себе заботы городской администрации. В 1993 году был даже проведен референдум, в ходе которого шестьдесят пять процентов жителей проголосовали за отделение, однако ассамблея штата Нью-Йорк не приняла его результатов.

А недавно я прочел о новой попытке республиканца Эндрю Ланзы, который на 2115 страницах доказывает, что острову приходится платить больше налогов, чем остальным частям города, а обслуживается он в два раза хуже.

Здесь мне пришлось прервать свои раздумья о бесполезных вещах и прийти на помощь Саре. Девушка уже развернула карту и пыталась отыскать адрес Дэвида Кауфлера: Ричмонд-Хилл-роуд, дом 46. Изучив весь остров сверху донизу, мы обнаружили, что нужное нам шоссе берет начало в зеленой зоне с нехорошим названием Фреш-Киллз-парк.

Это было очень далеко от паромного причала, поэтому мы попытались найти такси, однако моросящий дождик очистил стоянку от машин. Пока мы там топтались, я увидел автобус с надписью на боку: «No trans fat», которая меня ошарашила.

— Ты заметила? — Я с возмущением дернул француженку за рукав. — В этот автобус запрещен вход толстым пассажирам. Может быть, это ради экономии бензина?

— Ты серьезно так думаешь? — рассмеялась Сара.

— Конечно! Ты же своими глазами видела.

— Видела, но эта надпись означает совсем иное. Я смотрю, ты в английском слабоват. «No trans fat» нужно понимать как «Скажем «нет» трансгенетическим жирам». По-видимому, это лозунг кампании, говорящий о пользе экологически чистых продуктов.