Звенит телефон. Доклад шпиона из "Таймс". Под страхом смерти он выкрал у наборщиков два первых столбца из критической статьи. И что же говорит Клив Барнс, театральный кардинал, чье слово стоит дороже, чем всех остальных критиков, вместе взятых? Он говорит:

— Милая комедия, конечно, не классика литературы, но занятная и душевная…

Наступают счастливейшие секунды моей жизни. Произошло чудо, чудо библейского масштаба. Господь выбрал меня владеть народами этой земли. Мне дана власть разоружить всех критиков. Я всемогущ. Мои деловые партнеры уже рассчитывают возвести себе замки с кондиционерами. Один многоопытный Бернштейн кривит лицо. Выражение "милая комедия" вызвало его недовольство, более того, — его подозрение. И вот уже секунды счастья заканчиваются. На другом конце провода вновь возникает голос шпиона из "Таймс":

— Однако, для комедии действие тянется слишком долго. Не определяется истинный замысел…

Пульс покидает меня. Джо, побледнев, хватается за сердце. Его жена тихо всхлипывает. Волосы Дика, и без того уже поседевшие, начинают выпадать. Уже не помогает то, что Барнс пару мелких комплиментов отпустил по поводу сторон человеческой личности, удачно очерченных в пьесе. Его критика в целом всегда бывает позитивна, но этого недостаточно, чтобы удержаться на Бродвее. И Джерри Талмер, который, как известно, еще до финала…

— Что же нам делать? — спрашивает Джо у нашего пресс-менеджера. — Закрываемся?

Бернштейн смотрит в никуда. Перед его глазами пляшут слова вроде "слишком долго… истинный замысел… не определяется…", затем он подбирает ответ:

— Если выбрать положительные отзывы из рекламы и вложить в дело еще 20000 долларов, мы сможем, пожалуй, продержаться еще пару недель.

Артисты исчезают, чтобы позвонить своим агентам, дабы те позаботились для них о новых контрактах. Я чувствую себя все хуже и хуже. Где моя жена, где мои дети? Передо мной возникает Джо, его левый глаз подмигивает, правый закрыт, голос звучит хрипло:

— Меня предупреждали. Меня предупреждали обо всех этих израильских авторах. И почему я их не слушал?

Весьма доходчивые ужимки его жены дают понять, что мне следовало бы покинуть помещение, не дожидаясь рукоприкладства.

"Главное — здоровье", — шепчет Менахем на иврите. Идиот. Ненавижу его. Ненавижу Дика и Джо. Дик и Джо тоже ненавидят меня. А Бернштейн? Бернштейн как раз дослушивает сообщение и повторяет:

— Внимание. Только что поступил последний столбец критической статьи Барнса. Я цитирую. "Великолепная режиссура и блестящий ансамбль участников принесли вечеру успех"…

Именно так! Или как-то иначе? Сейчас все зависит от того, как закончит Барнс свою статью. "Меня очень многое позабавило", — завершает Барнс.

— Нет! — Джо подскакивает и бьется головой о стену. — Нет!

— Что случилось?

— Если бы он просто сказал: "Мне было забавно", — это было бы спасением. Это было бы неприкрытой похвалой. Но если его "очень многое" позабавило, — это почти порицание!

Так получалось, что два почти незаметных слова означают для нас потерю миллиона долларов. В этот момент один из тайных агентов приносит верстку "Пост" с критической статьей, получает за это вознаграждение и удаляется. Все молчат. Мы затаились в своих креслах и не осмеливаемся посмотреть на еще сырую бумагу. Мы — лучшее доказательством того, что за смертью есть еще одна жизнь.

"Кто побывал в Голливуде и не съездил в Лас-Вегас, — гласит одна магометанская поговорка, — тот либо сумасшедший, либо там уже бывал".

Лас-Вегас в штате Невада по праву считается американским Монте-Карло. Азартные игры запрещены во всей Северной Америке, за исключением биржи и Невады, которой нет дела до американских законов. Между прочим, Невада — беднейший штат США. Точее говоря, она была беднейшим до тех пор, пока мы с женой туда не приехали. Конечно, мы совершенно точно знали, что нас там ожидает. Мы могли бы, — так говорили мы сами себе, — мы могли бы рискнуть 10 долларами в рулетку, но ни центом больше, 10 долларов — и все.

Когда мы посреди невадской пустыни вышли из самолета, у меня в кармане, помимо всего, лежали билеты, которые нас четырьмя часами позже должны были перенести в Новый Орлеан. Всякий риск исключался. Лас-Вегас состоит из одной грандиозной главной улицы и ни единой полагающейся в таких случаях боковой. Главная улица состоит из сотен казино и тысяч искателей счастья. Одно из этих казино мы и посетили. Оно называлось "Sand's" [14] , что наполняло нас национальной гордостью. Оно навевало воспоминания о Негеве.

Неисчислимое количество сумасшедших собралось в огромном зале, теснилось у игровых автоматов, играло в карты и настоящую рулетку. Нас особенно заинтересовали игровые автоматы. Всовываешь левой рукой монету, а правой нажимаешь рычаг, с помощью которого за стеклянным окошком начинает вращаться барабан, украшенный всевозможными фруктами по три в ряд. Через какое-то время он останавливается, и если все три фрукта оказываются одинаковыми, судьба, как из рога изобилия, наполняет карманы победителя дождем больших и маленьких монет. Нужно только знать, как лучше всего нажимать рычаг и когда его лучше всего отпускать. Часто требуются часы и даже дни, прежде чем дойдешь до этого. Но когда это узнаешь, понимаешь также, почему в Неваде так много грустных людей с гипертрофированными мускулами правой руки.