— Значит, Дмитрий вернулся, — протянул Олег задумчиво. — А еще кто выжил?

— Только Паршин. Ну, он вояка старый, в Чечне в свое время успел побывать. Они с Дмитрием прорвались, остальные — увы. Ну не тяни, про себя давай. С тобой-то что произошло?

— Ничего особенного. — Музыкант пожал плечами, и одеяло, дарующее чудное полузабытое ощущение домашнего уюта, поползло вниз.

Олег ловко поймал его здоровой рукой, поправил и продолжил:

— Меня ушибло при взрыве гранаты. О камни приложило. Крысы пробежали мимо, приняв меня за мертвого. Наверное, приняв. Я подождал, пока все успокоится, и заполз в подвал. Там отлежался. Потом выполз обратно и перебрался к своим. Вот и все.

— Да? Так просто? — Штабист смотрел на Олега прямо, а в глазах Доцента читалось, что он не очень-то доверяет рассказу.

— Тебя не было неделю. Чем ты питался? Где брал воду?

Умный, почти с ненавистью, удивившей его самого, подумал Музыкант. Ты же прекрасно видишь, что что-то не стыкуется. Не могло все быть так легко. Но, извини, про крысу я тебе не расскажу, и не надейся. Во-первых, вы мне в прошлый раз не поверили — не поверите и теперь. Во-вторых, если вдруг и поверите, придется рассказывать с самого начала. Говорить, что однажды я ее отпустил. Как бы вам это не показалось подозрительным. Если ты, Доцент, и посмотришь на историю с крысой сквозь пальцы, другие могут уцепиться. Вась-Палыч — тот всенепременно. Он обязательно найдет, к чему придраться. Предположит, что если крысы могут говорить по-русски, то я, чего доброго, окажусь завербованным крысиным шпионом или еще чем-нибудь в этом роде. И даже если его никто не воспримет всерьез, это может что означать? А то, что прощай, независимость. Никаких пропусков, никаких рейдов по порубежью. В общем, ничего того, к чему Олег привык. Что уже стало неотъемлемой частью его самого — холодная ночная свобода безлюдного города, прикосновение пальца к курку, мгновения риска и наслаждение заслуженной победой. Нет, вдруг промелькнула злая мысль, я вам этого не отдам. Это — мое.

— Был там рядом старый «москвичонок», весь проржавевший. У него в багажнике нашлась сумка с консервами. Похоже, кто-то еще во время Катастрофы драпать собрался, но не успел. А еда осталась. Вода… Ну, тут все просто. Дожди же почти каждый день шли. Доцент, мы не о том говорим, о чем стоило бы.

— Да? А о чем, по-твоему, стоит говорить?

— Скажи, вы мою одежду осмотрели? Все карманы обшарили?

— Олег, Олег! — Доцент покачал головой. — Нет, конечно. Зачем нам в твоих карманах копаться? Врач тебя осмотрел, сказал, что ты можешь отлеживаться дома, — вот тебя сюда и принесли. Куртку твою Иришка куда-то бросила.

— Ага. Золотко, принеси ее, пожалуйста.

— Сейчас.

Иришка быстро упорхнула, так же быстро прилетела обратно.

— Открой нагрудный карман. Нет, тот, что справа, с молнией. Там листок бумажный, вытаскивай. Не мне, сразу Доценту отдай.

Штабист развернул сложенный в несколько раз лист, вымокший в луже, а затем высохший в кармане Олеговой куртки.

— Вот как, — задумчиво пробормотал он. — И как же это понимать?

Он испытующе уставился на Музыканта:

— Где ты это взял?

Олег вкратце рассказал историю с превращением гаража в соседнем дворе в бункер и с визитом крысиного начальства, которое привезло целую папку таких бумажек.

— Я так понимаю, это засада, — твердо сказал он. — Конечно, мне неизвестно, откуда эти записки берутся, даже не спрашивай. У меня в голове сама мысль о том, что крыса способна писать по-русски, совершенно не укладывается… — Тут он подумал, что откровенно врет. У него уже и не такие мысли находили в голове место и вполне уютно там устраивались… — Но я собственными глазами видел, что у тварей, перестраивавших гараж в бункер возле того дома, в котором я отлеживался, была целая пачка таких записок. Так что, подозреваю, это просто способ заманивать наших людей в ловушки.

— Наших людей? — переспросил Доцент. — А чьими еще сейчас люди могут быть? Они только наши и остались. Надеюсь, мы действительно все друг другу свои. Так, Олег. Это, — он помахал листом у Музыканта перед носом, — я заберу с собой. Покажу в Штабе… некоторым. Нет, значит, никаких пленных, которых нужно спасать. Жаль… Чертовски, понимаешь ли, жаль. Мы-то уже размечтались, как было бы здорово показать людям тех, кого удалось вырвать из лап тварей. Тут тебе и просто радость, и боевой дух на подъеме. Ну да ладно, правда важнее. Ты пока лежи, приходи в себя. Доктор сказал, что ничего с тобой страшного не случилось, но надо отдохнуть.

Он вышел, тихо притворив за собой дверь.

— Ты чего-нибудь хочешь? — спросила Иришка. — Ну, поесть, например. Или чаю? Может, книжку принести?

— Музыку включи, — попросил снайпер.

— Я уже и отвыкла от твоего хеви-метала, — слабо улыбнулась девушка.

— Еще бы. А я вот, наоборот, без него чувствую себя слабым. Настоящая мужская музыка, что бы ты в ней вообще понимала, — усмехнулся Олег в ответ. — Да сунь в проигрыватель первое, что попадется, мне сейчас все равно. Это тоже… как домой вернуться. Значок.

Иришка нажала кнопку проигрывателя, тот плавно высунул широкий язык, заглотил диск, негромко и низко загудел. Из динамиков ритмично рявкнули гитары, поддерживаемые барабанами. Подключился вокалист, выплевывавший в такт музыке короткие злые фразы:

Как в тему, подумал Музыкант. Все, конечно, не так, не совсем так. А если чуточку подумать, то совсем не так. Но симфония разрушения — это именно то, что сейчас происходит. Словно какой-то безумный дирижер управляет нами, заставляя вести эту войну.