Уимси сунул руку в карман и вытащил оттуда пригоршню золотых соверенов. Они, позванивая, покатились по столу, когда он бросил их, и Глейшер с Умпелти страстно протянули руки, чтобы поймать их, когда монеты рассыпались, сверкая в свете лампы. Они подхватили их и взвесили в ладонях; они держали их между пальцами, с любопытством проводя по ребристым краям и по гладкому изображению Георгия и Дракона.

— Да, — произнес Уимси, — приятно ощущать их, не так ли? Здесь десять из них, и они стоят не больше чем бумажные фунты [85] , а вот для меня они на самом деле ничего не стоят, ибо будучи дурнем я не могу заставить себя потратить их. Но это — золото. Я не стану придавать значения тому, что их цена 300 фунтов, хотя они и стали дьявольским неудобством в виде пяти фунтов лишнего веса. Но странное дело — именно эти дополнительные пять фунтов веса и нарушили тончайший баланс между бездыханным телом и водой. Удельный вес мертвого тела оказался меньше ИМЕННО на это количество, чтобы оно потонуло. Весьма тяжелые ботинки и пояс, начиненный золотом — оказались достаточным, чтобы увлечь труп вниз и защемить его между камнями Клыков — как вам уже известно, исходя из вашего горького опыта, Умпелти. Если бы Алексиса никогда не обнаружили, это было бы крайне неприятно для заговорщиков, ведь тогда миссис Велдон не поверила бы в его смерть. Она могла растратить все свое состояние на его поиски…

— Странная вся эта история, — сказал Глейшер. — Я имею в виду, как вы уже могли заметить, никто не был склонен с самого начала поверить в нее. Но теперь, милорд, допустив, что все происходило так, как вы говорите, то как же насчет убийства?

— Вот именно. Что касается убийства, я искренне уверен в том, что мы продвинулись вперед не больше, чем прежде. Все подготовительные действия довольно просты. Прежде всего, кто-то должен был пойти и взглянуть на место будущего преступления. Не знаю точно, кто это был, но думаю, что могу предположить. Кто-то, кому уже был известен этот отрезок берега потому, что он уже останавливался здесь прежде. Кто-то, у кого имелся автомобиль, чтобы быстро передвигаться по стране. Кто-то, у кого было очень хорошее объяснение, почему он находится в окрестностях, и были уважаемые знакомые, чьи гости вне всяких подозрений.

— Миссис Моркам!

— Совершенно верно! Миссис Моркам. Возможно, и мистер Моркам также. Вскоре мы сможем выяснить, проводила ли эта очаровательная парочка уик-энд у викария Хэзборо, когда-либо в течение последних нескольких месяцев.

— Да, проводили, — вставил Умпелти. — Эта леди находилась здесь в течение двух недель в конце февраля, и на один уик-энд приезжал ее муж. Когда мы задавали им вопросы, они рассказали нам об этом, но мы тогда не придали этому никакого значения.

— Разумеется, не придали. Ладно… В таком случае в тот момент, когда все готово, чтобы начать, прибывает и остальная группа. Моркам выдает себя за бродячего парикмахера и доказывает свою тождественность, околачиваясь вокруг в поисках работы. Ему приходится заниматься этим, поскольку он желает приобрести бритву, и так, чтобы позже ее трудно было проследить. Вы можете спросить, а зачем вообще понадобилась бритва, когда они знали, что Алексис не бреется? Ладно, могу себе представить, зачем. Бритва совершеннее, чем пистолет и является типичным орудием для самоубийства. И она не внушает опасений и очень надежна, ее ведь намного удобнее носить с собой, чем, скажем, мясницкий нож. А если возникли бы какие-нибудь вопросы и сомнения по ее поводу, Моркам всегда мог ответить убедительной историй, как он отдал эту бритву Алексису.

— А! Я думал об этом. Как вы полагаете, он рассказал бы ее, если бы вы изложили это документально?

— Трудно сказать. Однако, мне кажется, что он не стал бы ждать, когда это дело выплывет наружу. Вероятно, он поприсутствовал бы при дознании, и если коронер проявил какие-нибудь признаки несогласия с самоубийством, то он внезапно объявился бы, чтобы развеять все сомнения, выразив все хорошо подобранными словами. Видите ли, вся прелесть исполнения роли бродячего парикмахера и представила ему прекрасное оправдание появлений и исчезновений подобно Чеширскому коту, а также и смену имен. Кстати, по-моему, мы обнаружим, что он действительно когда-то жил в Манчестере, поэтому и знал так много о заброшенных улицах и о парикмахерских заведениях этого города, функционирующих в далеком прошлом.

— Тогда понятно, что обычно он носит бороду.

— О да. Он просто сбрил ее, когда начал играть свою роль. Потом же, когда вернулся в Лондон, ему всего лишь понадобилось наклеить фальшивую бородку и под другим именем отправиться в отель и какой-то короткий период носить эту бороду при поездке в Кенсингтон. Если служитель кинотеатра случайно заметил бы в туалете джентльмена, наклеивающего фальшивую бороду, чего, кстати, он мог и не делать, — то не дело служителя вмешиваться в это; а Моркам старался изо всех сил отвлечь любых свидетелей. Если бы не чрезвычайная настойчивость и быстрота Бантера, то он двадцать раз потерял бы его след. Он ведь чуть-чуть не упустил Моркама в кинотеатре. Допустим, Бантер последовал бы за Моркамом в туалет. Моркам отложил бы свою затею с бородой, и тогда преследование продолжилось, но Бантер не растерялся, и у Моркама создалось впечатление, что путь свободен и опасности нет. Сейчас за домом Моркама следит Скотланд-Ярд, но, полагаю, они обнаружат, что этот джентльмен лежит больной в постели, а за ним ухаживает его преданная жена. Когда его борода отрастет снова, он возникнет опять, а тем временем миссис Моркам, которая была актрисой и несколько разбирается в гриме, проследит, когда борода примет соответствующий вид, чтобы можно было допустить в комнату «больного» служанку.

— Это что касается Моркама, — проговорил Глейшер. — Ну, а как же быть с Велдоном? Мы почти выбросили его из нашего дела. Теперь нам придется ввести его обратно. Он приезжает на своем «моргане» за два дня до убийства, чтобы занять место и разбить палатку на Хинкс-Лэйн, о чем, видимо, кто-то предварительно достаточно хорошо разузнал. Скорее всего это была миссис Моркам. Велдон объясняет свое присутствие на этом месте, рассказывая всякие небылицы о том, что следит за любовными делами своей матери. Ладно… Но вот что я хотел бы знать — зачем он вообще приехал и ввязался во все это дело, идя на такой огромный риск? На месте убийства его не было, поскольку нам известно, где он находился в 1.30 и даже в 1.55, и мы не можем, так или иначе пренебрегать этим временным промежутком, даже если предположить, что Перкинс лжет, чего мы тоже не можем доказать. И он не мог приехать к Утюгу, ибо нам известно, где находился в 12 часов дня…

— Разве? — мягко спросила Гарриэт.

Она присоединилась к собравшимся на половине заседания и тихо сидела в кресле, положив шляпу на колени и закурив сигарету.

— Вот именно, разве нам неизвестно об этом? — вторил ей Уимси. — Мы считали, что знаем, когда миссис Моркам предположительно была неоспоримым свидетелем алиби Велдона, но известно ли нам это сейчас? По-моему, понятен блеск в глазах мисс Вэйн, который намекает на то, что она близка к тому, чтобы продвинуть нас вперед. Говорите! Я готов выслушать вас! Что раскопал неутомимый Роберт Темплтон?

— Мистер Велдон, — проговорила Гарриэт, — не делал ничего предосудительного в Уилверкомбе в четверг, 18-го. Он вообще ничего не делал в Уилверкомбе. Попросту его там не было. И он не покупал воротничков. Он не заходил в Зимний Сад. Миссис Моркам приехала и уехала одна, и нет никакого свидетельства, что мистер Велдон во всех точках ее поездки находился вместе с ней.

— О, провидческая душа! Вот, она моя репутация! Я говорил, что алиби на два часа будет разрушено! А ведь оно было крепко и нерушимо как сама скала Утюг. Я говорил, что настоящее алиби будет в Уилверкомбе, а оно разлетелось вдребезги как глиняный кувшин. Я не гожусь в ищейки по сравнению с вами, прекрасная дева! И теперь прощай навеки, спокойный разум! Прощай навеки чувство самодовольства и удовлетворения! Прощай навсегда моя утраченная профессия! Вы уверены насчет этого?