Шрифт:
— О, я был почти везде, — заявил я.
— И на Востоке?
— По всему Востоку.
— И в Японии?
— Я был в Бангкоке.
— Где это — Бангкок? — спросила Ванда, и я слегка наклонился к ней:
— В Индии. Бангкок в Индии.
— О, в Индии! — произнесла она. — Люди там очень бедны.
— Да, очень, — согласился я, глядя на то, как она осторожно трогает свой большой рот, пряча тонкие губы под бледной рукой.
— Эй, вы, — обратилась ко мне Карлотта, — не обижайте ее. Ванда, скажи мне, если он только попробует.
— Мы всего лишь разговариваем, — ответила ей Ванда.
— О, он милый парень, — сказала Карлотта и слегка погладила меня ногой под столом.
Очковые Медведи наваливались друг на друга, плечом на плечо; один уронил голову на грудь другому.
— Графф, — обратился ко мне Зигги, — тебе не кажется, что Карлотте должен понравиться сернобык?
— Я хочу посмотреть на гиппопотама, — заявила Карлотта.
— Карлотта любит все большое, — сказал Зигги. — Этот самец, Карлотта, то, что тебе надо.
— Мы встретимся с вами за вольером гиппопотама, — сказал я. Потому что мне не хотелось, чтобы хрупкая Ванда видела сернобыка.
В связи с чем Зигги записал в своем блокноте:
«Иногда кое-где следует провести черту».
— Карлотта, — предостерег ее Зигги, — этот сернобык потрясет тебя до самой глубины души.
Но Карлотта лишь почесала ладонью свое круглое брюшко.
— Ха! — воскликнула она.
Очковые Медведи сели прямо и внимательно посмотрели на нас.
Жилище гиппопотама
Носорожье поле было обнесено рвом, а за рвом шла еще и изгородь. Если бы носорог попытался протаранить изгородь, то он переломал бы себе ноги, свалившись в ров; броня на коленях носорога была надломлена и раскрыта, словно треснувшая на солнце глина.
Поле, по которому он бегал трусцой, было плоским, с начисто вытоптанной травой. Оно немного возвышалось над остальной местностью — твердое плато между вольером гиппопотама и высокими железными воротами Тирольского сада. Если в Тирольском саду лечь на землю, то за кронами деревьев и за садами можно увидеть всю дорогу до Максинг-парка. А если сесть в папоротнике, то можно увидеть спину носорога — макушку его деревянной головы и кончик рога. Земля сотрясалась, когда он пускался трусцой.
Мы с Вандой лежали в папоротнике, исподтишка поглядывая на Зигги и толстую Карлотту.
— Куда вы теперь направляетесь? — спросила Ванда.
— За Полярный круг.
— О! — воскликнула она. — Я бы тоже хотела поехать туда. Я хочу сказать, что если бы вы путешествовали один, то я бы попросила, чтобы вы взяли меня с собой.
— И я бы непременно взял, — ответил я. Но когда я ткнулся носом в ее руку, то обнаружил, что она снова смотрит на Зигги и Карлотту.
Нам было слышно, как Зигги трубил носорогу: какое-то время я его не видел, а только слышал его призывный глас. Он вопил где-то у самого носорожьего поля. И нам было слышно, как хихикала Карлотта. Когда мы снова увидели их, они шли рука об руку за вольером гиппопотама, направляясь к воротам Тирольского сада. По безумному блеску Карлоттиных глаз нетрудно было определить, что она сражена не меньше нас — на всю жизнь; ей никогда не забыть виденного ею сернобыка.
— Давай спрячемся от них, — предложил я и потянул Ванду вниз, в папоротник.
Но в ее глазах появился испуг, и она легла на спину, обхватив себя руками.
— Карлотта! — позвала она.
— Эй, молодой человек! — закричала Карлотта. — Вы ее не обижаете?
— Мы просто беседуем, — отозвалась Ванда, — но мы тут.
И они прошли вдоль ограды к нам; Зигги одной рукой пробирался сквозь густой папоротник, сунув вторую под свитер Карлотты и обхватив ее пышный бок.
— Знаешь, Графф, — сказал Зигги, — моя Карлотта совершенно потрясена этим сернобыком.
— А кто бы не был? — отозвался я.
— О чем это вы? — спросила Ванда. — Чем она потрясена?
— Это не для тебя, дорогуша, — вмешалась Карлотта. — Вы такой милый молодой человек, — сказала она мне. — Это зрелище никак не для Ванды.
— Это зрелище для всего мира! — заявил Зигги.
— Уймись, — оборвала его Карлотта и увлекла за собой к другой дорожке.