Колонна остановилась поодаль. Старший в общевойсковой форме СС и двое штатских, которые до этого сидели в легковой автомашине, подошли к группе морских офицеров, наблюдавших за погрузкой. Между ними сразу началось бурное объяснение. Прибывшие с грузовиками, энергично жестикулируя, что-то доказывали высокому пожилому моряку в теплой куртке с капюшоном, по-видимому, капитану. Эсэсовец несколько ряд доставал из портфеля какие-то бумаги и, что-то горячо говоря, буквально совал их под нос безразлично смотрящим на него морякам. Водителю «хорьха», сидевшему в кабине, не было слышно, о чем шел разговор, так как его заглушал шум работающих моторов и гвалт толпы на пароходе. Но и без слов было понятно: команда судна отказывалась принять на борт переполненного парохода прибывший из Кёнигсберга груз. И тут, по-видимому, не сумел бы помочь даже сам комиссар по эвакуации доктор Цуббе. Хотя он мог, конечно, дать команду снять часть людей с парохода, но добиться ее выполнения было бы чрезвычайно трудно. Каждый, кто попал на палубу или в трюм, считал себя почти спасенным от неотвратимой гибели, и лишить его этой уверенности можно было лишь применив силу.

Резкий вой сирен прервал перепалку между капитаном судна и старшим колонны. Моряки заспешили на пароход, вокруг которого поднялась невообразимая суета. Стало ясно, что, если судно сейчас же не отойдет от причала, оно вернее всего станет очередной жертвой налета советской авиации и грудой искореженного металла будет стоять здесь, сея панику и обезображивая акваторию порта, и так сверх всяких пределов забитую остовами затонувших пароходов, барж и катеров. Где-то в стороне Камстигалля [84] загрохотали зенитки — советские самолеты выходили на цель.

Откинулся полог брезентового верха грузовика, и человек десять в гражданской одежде с портфелями и саквояжами или маленькими чемоданчиками в руках заспешили по пирсу к уже убираемым матросами трапам. Офицер вернулся к легковой машине, передал водителю кожаную папку с бумагами, предварительно вынув из нее и спрятав во внутренний карман запечатанный пакет. Через несколько минут пароход отошел от причальной стенки. Грузовики, обдавая опустевший пирс клубами выхлопных газов, быстро развернулись и, выстроившись в колонну, вслед за «хорьхом» двинулись в обратный путь — водители рассчитывали вывести машины за пределы Пиллау до налета бомбардировщиков.

Преодолевая заторы, колонна успела к началу бомбардировки порта выехать из города. Однако дальше двигаться было практически невозможно из-за заторов на дорогах. Надолго застряв в одном из них среди дымящихся развалин Нойхойзера [85] , водители автоколонны стали свидетелями безжалостной расправы над тремя дезертирами. Группа полевой жандармерии во главе с офицером ГФП [86] вздернула на фонарный столб двух вырывающихся молодых солдат, одетых в гражданскую одежду, и пожилого фольксштурмиста, которые скрывались неподалеку в подвале разрушенного фольварка и были пойманы в ходе очередного прочесывания местности. С 9 марта повсеместно стал активно применяться приказ Гитлера, регламентирующий действия мобильных военно-полевых судов — «радикального средства» борьбы с дезертирством и уклонением от службы.

Спустя несколько часов пробка немного рассосалась, и машины смогли ехать дальше. Сорокакилометровое расстояние они преодолели только к вечеру, но, не доезжая пяти километров до Кёнигсберга, где-то в районе Зеераппена [87] , один из грузовиков — тяжело груженный трофейный «берле» французского производства с газогенераторной установкой — вдруг вышел из строя и его пришлось оставить вместе с водителем ночевать на месте поломки. Поздно ночью автоколонна приближалась к Кёнигсбергу, холодному и мрачному, ощетинившемуся баррикадами и железобетонными колпаками на перекрестках основных магистралей, называвшихся в просторечии «горшками Коха». Грузовики свернули с шоссе — в районе Метгетена [88] находился склад, откуда накануне был взят ценный груз, предназначенный для отправки морем, — а серый «хорьх» еще битый час пробирался через город, объезжая завалы, образовавшиеся после недавней бомбардировки. Прибыв в гараж на Хоймаркт, шофер доложил по телефону своему начальнику о возвращении из Пиллау, о фактическом бегстве на судне пассажиров грузовика и о грузе, который так и не удалось отправить морем.

Начальник транспортного реферата хозяйственного отдела Кёнигсбергского Главного управления гестапо старший криминаль-секретарь Бруно Апфельштедт приказал своему шоферу Ежи Яблонскому написать подробную докладную записку о случившемся и представить ее ему лично по прибытии к зданию полицай-президиума.

Эту историю поведал поисковикам в 1967 году приезжавший в Калининград гражданин Польши Ежи Яблонский. Да, да, тот самый шофер, который участвовал в перевозке неизвестных ценных грузов в 1945 году! Оказавшись в Калининграде, он вспомнил несколько эпизодов военной поры, но в данном повествовании речь пойдет только об одном из них, связанном со Штайндаммом и конкретно с известным уже нам гаражом на площади Хоймаркт.

Что же было после того, как Яблонский доложил своему гестаповскому начальнику о происшествии в Пиллау? И какое отношение эта история имеет к гаражу на Хоймаркт, самому крупному в Кёнигсберге, так называемому «Гросс-гаражу», находившемуся в ведении СС после известной бомбардировки 1944 года?

Через пару дней Яблонского, занимавшегося ремонтом своей автомашины (он вставлял с трудом раздобытое заднее стекло), вызвали через внутренний селектор к вахте на въездных воротах гаража. Там его встретили двое мужчин в штатском. Один из них, предъявив удостоверение офицера СД, сообщил, что с шофером якобы хочет побеседовать какой-то важный чиновник. Так и не переодевшись, в старом комбинезоне, Ежи Яблонский, лихорадочно думая, какую оплошность он мог допустить, последовал за незнакомыми ему сотрудниками службы безопасности. Когда они, предъявив документы посту охраны у баррикады, преграждавшей улицу рядом с громадой «Штадтхауза» [89] , вышли на площадь, Ежи подумал, что его ведут в здание полицай-президиума, и неприятный холодок пробежал по спине: за два года работы шофером у Апфельштедта он уже достаточно наслышался о методах, которые используются гестаповцами при «беседах» в зловещих подвалах этого дома. Но, вопреки опасениям, они вдруг свернули в сторону здания Восточнопрусского земельного суда, массивная серая коробка которого с четкими рядами прямоугольных окон придавала площади казарменный вид. Фасад здания был в нескольких местах иссечен осколками, стены над верхним рядом окон закопчены — следы последних бомбардировок города.

Яблонский и сопровождающие его сотрудники СД пришли в здание. Петляя по коридорам, заваленным бумагами, обломками конторской мебели, мешками с песком, они перешли в старое здание суда, где суеты было поменьше и сохранилась некоторая видимость порядка. Наглухо заколоченные досками окна погрузили некогда шикарные апартаменты во мрак. Лишь в отдельных рабочих кабинетах горели лампы-подвески, слышался стук пишущих машинок и приглушенные голоса. Солдаты, тяжело дыша, выносили какие-то тщательно упакованные ящики во двор здания. Во всем чувствовалось тревожное ожидание развязки. Правда, никто еще не знал, что до начала штурма города-крепости оставалось около недели.