— Александр Васильевич, Вы помните, что случилось? — донёсся из-за спины Владимирова чей-то голос. Кажется, это Слащов, назначенный помощником Колчака по сухопутной обороне Царьграда.

— Я…

Адмирал приподнялся на койке. Помнит ли, что случилось? А что…

Утром они поехали разбирать случай потасовки между греками и турками. Возвращались…Автомобиль подпрыгнул на кочке. Шум…

— Смирнов, что с ним?

Александр Васильевич всё вспомнил.

— Живой, не волнуйтесь, живой, — протёр лоб алым платком Владимиров. — Контузило сильно, полежит недельку-другую лазарете, а там даже здоровее, чем был, станет.

— Станешь тут здоровее, — проворчал Слащов. — Живым бы уйти — и то хорошо, считай, везунчик.

Судовой врач обернулся к Якову Александровичу.

— Ваше Высокоблагородие, зря Вы так отзываетесь о нашей медицине. Мы спасли сотни тысяч жизней в эту войну. Вы сами, насколько знаю, были не однажды спасены от смерти.

Павел Петрович Владимиров очень ревностно относился к чести медицинского "мундира", многажды отстаивая её в словесных перепалках со Слащовым. По правде говоря, последний со многими в корпусе успел переругаться, вёл себя вызывающе, и Колчак поначалу не понимал, почему Кирилл назначил полковника командующим сухопутной обороной Царьграда. Но все сомнения развеяла бои за берега Босфора. Мастерски перебрасывая части с одного участка на другой, ловко управляясь с артиллерий, Слащов сумел отразить превосходящие турецкие силы, подкреплённые немецкими и австро-венгерскими частями. А как он дрался за Чаталджинские позиции! По сведениям разведки, там полёг целый вражеский корпус, последние резервы австрийцев на том участке. Греки тогда вклинились во вражескую оборону, немцам пришлось перебрасывать силы с Юзфронта, а туда — с Западного. Целых пять дивизий — тот самый резерв, потеря врагом которого позволила нашим войскам продолжить Новый Луцкий прорыв, решивший исход Великой войны…

Целую неделю Слащов отражал все атаки противника на Чаталджин, а после подошли силы, высвободившиеся с ликвидированного Румынского фронта, и немцы отступили. С тех пор Яков с непомерной гордыней вспоминал те дни, и при любой возможности заводил разговор о достигнутых им успехах. Из-за этого практически все офицеры охладели к нему, пошли слухи о кутежах полковника, даже о чрезмерном пристрастии к вину…

— Да, пять ранений и две контузии преподали мне замечательный урок общения с врачами, — парировал Слащов. — Извините, но ещё раз мне совершенно не хочется оказаться в лапах хирургов. Нет уж, ни за какие звания!

Его широкое округлое лицо, увенчанное смешным хохолком чёрных коротких волос, раскраснелось. Нос, и без того чересчур задранный кверху, поднялся на небывалую высоту.

— Господа, господа, прошу вас, не надо устраивать баталию в моей каюте, — слабым голосом попросил Колчак.

— Какая баталия? Мы просто…

— Срочно! Из Царского села телеграфируют! Регент на проводе! — в каюту вбежал вестовой. — Срочно! Александра Васильевича просят!

— Это никак не возможно, — холодно отрезал врач. — Никак.

Он замотал головой, смешно потрясая руками, будто бы отгоняя вестового.

— Александру Васильевичу нужен покой! Никаких телеграмм!

Слащов прыснул в кулак. Никто не обращал внимания на Колчака.

А лицо того исказилось от напряжения. Александр взял с намертво привинченной к полу тумбы фуражку, снял пиджак и, глубоко вдохнув, поднялся с койки. Слегка пошатываясь, он смог встать во весь рост, нависая громовым облаком над спорщиками. Первым опомнился вестовой, замерев и вытянув руки по швам. Затем Слащов принял серьёзный вид. Наконец и Владимиров прекратил размахивать руками, даже выдохнуть боялся, наверное, чтобы не сдуть шатавшегося от слабости Колчака.

— Если Верховный Главнокомандующий требует выйти на связь, адмирал должен подчиниться. Пойдёмте, — кивнул упрямец.

И они пошли. Встречавшиеся на пути офицеры и матросы замирали, вытягиваясь во фронт, прикладывая руки к околышам фуражек, улыбками и радостными возгласами: "их адмиралу" не страшны даже турецкие бомбы.

— Я совсем забыл спросить…Кто выжил кроме меня и Смирнова в том взрыве? — Колчак, не оглядываясь, обратился к шедшему позади Слащову. — Кто пострадал?

— Ваш телохранитель, к сожалению, погиб: он сидел слишком близко к разорвавшейся бомбе. Та, в свою очередь, была закопана под дорогой. Как только Ваш автомобиль проехал бы над "кочкой" — выпиравшим краем снаряда — раздался бы взрыв. Во всяком случае, мне так разъяснили сапёры. Однако что-то пошло не так, и адская машинка сработала с опозданием. Слава Богу, турки не имеют опыта эсеров-метальщиков…

— Да, ни Азеф, ни Савинков у них пока не родились, — кивнул головой Колчак.

В глазах снова потемнело. Адмирал опёрся о переборку, переводя дух.

— Александр Васильевич, может быть, Вам следует изменить своё решение? — Владимиров оказался тут как тут.

Врач подставил плечо, но Колчак лишь отмахнулся рукой.

— Нет. Мы уже почти пришли. А что с Петром, водителем?

— Сильно ударился головой, да ещё его лицо порезало расколовшимся стеклом. А так — жить будет, это я Вам как человек, прошедший Галицийскую битву, говорю, — одобрительно сказал Владимиров.

— Что ж…Вот мы и пришли…

Каюта связистов была заставлена всевозможными приборами, схемами, инструментом для ремонта. Аппарат "Бодо", размашистая машина для связи с "большой землёй", шелестел, выплёвывая бумажную ленту. Телеграфисты вскочили с мест, едва увидев адмирала.

— Вольно. Передайте, что я пришёл. Что пишет регент?

Владимиров подал стул ("Так, почему не привинчен?!" — подумал Колчак), на который опустился адмирал

— Благодарю, — тихо сказал Александр, радуясь тому, что не надо тратить последние силы на хождение на показавшиеся бесконечными переходы между рубками и каютами.