— Да тут у вас подвал! — воскликнул Фейли, поднимая крышку люка и заглядывая в открывшийся лаз.

— Так я и думал, — усмехнулся Харлин, первым ступая на перекладины отвесно уходившей вниз приставной лестницы. — Кроме меня, о нем знал только твой отец, Хейзит. Он сам выкопал его, трудясь по ночам втайне от соседей. Сперва мы с ним построили этот дом, а потом решили рыть подвал. К тому времени у меня уже было что там хранить.

Он скрылся под землей, и несколько мгновений было слышно, как он бродит в темноте, бормочет что-то себе под нос, тщетно чиркая кремнем, пытаясь разжечь огонь, и наконец кричит:

— Поройтесь-ка в очаге! Там должны заваляться угли.

Хейзит предполагал, что старик просто спустится в подвал и вернется с недопитым бочонком, однако, похоже, он собрался что-то им показать. Порывшись в углях специальной железной ложкой, он выудил один, при дутье на который его черно-серое брюшко краснело и начинало дымиться, и передал ложку Фейли, а тот в свою очередь протянул ее Харлину. Вскоре отверстие лаза озарилось неровным светом факела.

Хейзит спустился следом за Фейли по лестнице и оказался в начале короткого коридора, выводившего в тускло освещенную одним-единственным факелом комнату с низким потолком и невидимыми стенами. Здесь было свежо и прохладно.

«Да уж, — подумал Хейзит, — если иметь такой подвал, совершенно не обязательно выходить на улицу, особенно в жару. Интересно, зимой тут тепло?»

Стоявший рядом Фейли нерешительно переминался с ноги на ногу. Судя по его бегающему взгляду, он тоже не ожидал ничего подобного.

— Идите сюда, — окликнул их из темноты голос писаря. — Я обещал вам кое-что показать.

Харлин стоял посреди комнаты и водил из стороны в сторону факелом. В его пляшущем свете проступали очертания стен, и эти очертания наводили на мысль, что они очутились внутри гигантского пчелиного улья: все стены как сотами были испещрены ячейками, из которых на гостей таращились выпуклые донышки глиняных сосудов.

— Упиться можно! — ахнул Фейли.

Харлин отечески погрозил ему пальцем и, сделав широкий жест, с едва скрываемой гордостью добавил:

— Это все — моя жизнь. И хранилище памяти Вайла’туна. Второе такое есть только в замке. Но туда вам едва ли когда-нибудь попасть по своей воле.

Хейзит недоверчиво погладил ладонью шероховатые донца. В самом деле, подобного запаса вина не было даже у его матери, хоть та и считала, что, в отличие от пива, не обладавшего долгой жизнью, вино — неплохое вложение денег. Для таверны отец тоже прорыл нечто вроде подвала, но там вино хранилось в небольших деревянных бочках, которые до и после зимних заморозков нужно было как следует взбалтывать.

Словно услыхав его мысли, Харлин вынул из ячейки одну бутыль и встряхнул. Бутыль издала булькающий звук. Харлин проделал то же самое со второй, с третьей. Теперь становилось понятно, почему он с такой тщательностью охраняет свой дом от непрошеных гостей, однако какое ко всему этому имеет отношение «память Вайла’туна»?

Хейзит так прямо и задал сам собой напрашивающийся вопрос. Вместо ответа писарь взял очередную бутыль, легко потряс ею в воздухе и для пущей убедительности перевернул вверх дном. Все эти действия сопровождались тишиной. Бутыль была пуста.

Вконец сбитый с толку Хейзит молча ждал объяснений.

Харлин пронес бутыль мимо него и посветил факелом на оказавшийся здесь же деревянный стол, причем значительно более прочный, чем тот, которым он пользовался ежедневно, и низенький табурет, накрытый пыльной подушкой. На столе стояло несколько свечей. Писарь зажег их от факела, уселся на табурет и принялся возиться с пробкой. Только сейчас стало заметно, что в руках у него не простая бутыль, а емкость без горлышка. Пробка была глиняной, вся в засохшей смоле и шириной с выпуклое донце. Справившись с ней, Харлин опрокинул бутыль, потряс, и на стол вывалился перетянутый пестрой тесемкой свиток.

Фейли присвистнул.

Хейзит склонился над столом, наблюдая, как писарь аккуратно развязывает тесемку и разворачивает широкую ленту кожи, не желавшую выпрямляться после долгого лежания в заточении.

— Что это? — спросил он, хотя не мог не знать ответа.

— Именно то, что я называю «памятью Вайла’туна», — ответил Харлин, ставший как будто даже меньше шепелявить. — И чего в свое время не смог найти ни один из людей, подосланных Ракли. Писарь замка на старости лет занялся собиранием и хранением вина! Вот что они в один голос говорили ему, пока он не потерял ко мне всякого интереса. — Он развернул свиток до конца, разгладил рукой и пробежал жадным взглядом по изломам местами расплывающегося, местами бледнеющего текста. — В замке его называли «Сид’э».

— «Река времени»?

— Вижу, ты неплохо усвоил наши давнишние уроки, Хейзит. Именно так, «река времени». — Харлин причмокнул и облизал губы. — Это — только его часть. Остальные части — вон там. — Он, не оглядываясь, указал себе за спину. — И вот здесь. — Крючковатый палец почесал морщинистый лоб. — Я прочел его весь, когда служил писарем в замке. И почти весь успел переписать, прежде чем Ракли распорядился его сжечь.

— Сжечь?!

Харлин кивнул.

Фейли продолжал смотреть на свиток, внешне сохраняя полное спокойствие.